Шрифт:
– Что вы тут шумите? Сейчас милицию позову.
– Я не могу войти к себе в квартиру! Эта сумасшедшая старуха заперлась и не пускает.
– Это вы о матери так? – Лина взглянула на его спутника, еще не старого, но полноватого, одышливого господина. – Простите, а вы кто?
– Я врач, – пропыхтел он обиженно.
– Психиатр? – уточнила Лина.
Он с важностью кивнул.
– У вас оплата почасовая? Мой вам совет: уходите скорее, а то вы тут даром время теряете. Лидия Григорьевна Асташова завещала свою квартиру мне.
– Вот видите! – взорвался сын, повернувшись к психиатру. – Ну разве не бред – завещать какой-то девке, а родному сыну…
– Шиш с маслом, – закончила за него Лина. – Дело в том, – продолжала она, обращаясь исключительно к психиатру, – что у Лидии Григорьевны коллекция музейного значения завещана Пушкинскому музею. Точнее, музею личных коллекций, но это один черт. Понимаете? Нельзя признать ее невменяемой по одной половине завещания и вменяемой по другой. Государство от своей доли ни за что не откажется. Они уже приходили, все оценили и описали. – Лина не стала добавлять, что коллекция уже вывезена. – Так что вам ничего не светит. А у вашего клиента своя квартира есть. Оставьте несчастную старуху в покое.
– Я не знал… – растерянно промямлил психиатр. – Я не в курсе…
И он стал спускаться по лестнице, а несчастный Desdichado [19] , как мигом прозвала его Лина, бросился вслед за ним с криком: «Как же так?..»
Когда они скрылись за поворотом лестницы, Лина позвонила в квартиру Лидии Григорьевны и сказала, что горизонт чист, опасность миновала. Бедная Лидия Григорьевна уже дрожащими руками капала в рюмку валокордин.
– Давайте я чай поставлю, – предложила Лина. – Скажите, – спросила она, когда они уже сидели за столом и пили чай из «дитмар-эльяшевичей», с которыми Асташова не пожелала расстаться, в то время как остальной «севр» и «мейсен» отошел государству. – Вы не жалеете? Не хотите передумать?
19
Лишенный наследства (исп.), намек на героя романа Вальтера Скотта «Айвенго».
– Линочка, я все думаю, что бы со мной было, если бы не ты. Нет, я ничуть не жалею. Я все сделала правильно. Теперь и умереть не страшно. – Немного успокоившись, она добавила: – Надо тебя ко мне прописать. Чтоб не ждать полгода, пока завещание вступит в силу.
– Вы уже собрались на тот свет? – иронически осведомилась Лина.
– Ох, Линочка, мне на тот свет давно уже пора, зажилась…
– Вот ваш… условный сын, – мигом нашлась Лина, – тоже так говорил. Не стоит за ним повторять.
– Ладно, сколько бог даст, поживу, – улыбнулась Лидия Григорьевна. – Но прописаться тебе все-таки надо. А в прабабушкиной квартире Галю оставь.
– Хорошо. Я и Витеньку туда прописала.
– А Митю?
– Он прописан с Нелей. Она ж на него алименты получает.
– Извини, не мое дело, но… ты с матерью совсем не видишься?
– С Нелей? Как переехали к вам, так и не виделись.
Лидия Григорьевна помолчала.
– Ты совсем не называешь ее матерью?
– Она мне такая же мать, как ваш условный сын вам сын. Пришлось бы каждый раз добавлять «биологическая», а это длинно.
– Ты не хочешь ее простить? – осторожно спросила Асташова.
– Нет, – отрезала Лина. – Если бы она раскаялась, я бы, конечно, простила, но она ни о чем не жалеет, какая была, такая и осталась. Бомбит меня звонками, требует вернуть Галюсю, дать ей денег…
– Прости.
– Ее? – не поняла Лина.
– Нет, меня, дуру старую, что затеяла этот разговор.
– Ну что вы, Лидия Григорьевна, что бы я без вас делала?
– Взаимно, – улыбнулась Асташова.
Не откладывая дела в долгий ящик, Лина пошла в паспортный стол и прописалась в квартиру Асташовой. Это стоило ей пятьсот рублей, но она решила, что для хорошего дела не жалко.
Вообще жизнь более или менее налаживалась, сын подрастал. Уже в десять месяцев Витя научился ходить и начал выговаривать первые слова. Лина внимательно вглядывалась в него, но не находила никаких следов Влада. А может, ей просто хотелось так думать? Но ее сын рос хорошим, послушным мальчиком, охотно играл со старшим братом, не подозревая, что тот ему дядя. Митя постепенно привык к нему, перестал ревновать.
Оба были светленькие, белоголовые. Ну, Митя понятно в кого – в Нельку, она блондинка. А Витя? Витя пошел в нее, в Лину. Она много раз видела себя на экране, в детстве волосы у нее были светлее. Может, и у сына с годами волосы чуть потемнеют, но брюнетом, как Влад, ему точно не быть. Вот и хорошо. Они с Митей и впрямь похожи на братьев.
Лина и за Митей внимательно наблюдала. Первое время на новом месте он иногда оглядывался, словно искал чего-то. Иногда что-то отрывистое лепетал про Баб-ягу. А потом успокоился, забыл. О пережитой в раннем детстве психологической травме тоже забыл: детская память милосердна. Но Лина подмечала в нем некоторую робость, опаску, даже мнительность. И ей очень нравилось, что он заботится о младшем братике, не отпускает его от себя.
Она начала хлопотать о детском саде. Это было немыслимо трудное дело, легче на Марс слетать. Нашелся один садик, но Лине он не подошел. Во-первых, в Вешняках, ехать очень далеко. Во-вторых, детей берут на пятидневку, а ей не хотелось расставаться со своими мальчиками так надолго. В-третьих, есть место только для одного. Ей хотелось найти садик поближе к дому и сразу для двоих.