И вот они переехали, не стало Баб-яги, появилась добрая бабушка Лида. Но Мите было по-прежнему страшно. Мама стала меняться. У нее появился большой выпирающий живот, и там что-то шевелилось, стучало изнутри, она давала ему послушать. Мама говорила, что это маленький братик. Митя не понимал.

– Ты такой же был! Маленький-маленький! А теперь смотри, какой ты большой!

И вот мама пропала куда-то вместе с Галюсей. Митя видел, что лица у всех озабоченные и немного испуганные, тревожные. Мама ему велела не шалить, но ему и не хотелось шалить, он забился в уголок и тихонько заплакал. Галюся вернулась, а мама нет.

– Де мама? – спросил Митя, и ему сказали, что она вернется с маленьким братиком.

Мите не хотелось ни есть, ни гулять, ни спать ложиться, он капризничал и требовал маму. Потом позвонили по «тифону». Он в свои два – ну, почти два года уже знал, что такое «тифон», у него даже был свой игрушечный «тифон»: по-настоящему ему не разрешали нажимать на кнопочки. Позвонили по «тифону», и Галюся с бабушкой Лидой сразу стали веселые, сказали, что все хорошо и что теперь у него есть маленький братик.

– Де мама? – упрямо повторил Митя и даже ножкой топнул, чтобы ему не морочили голову никакими братиками.

И опять потянулась канитель: мама скоро придет, надо еще немножко подождать. Его спать уложили, он утром проснулся, а мамы все не было. И еще целый день прошел, и еще, а она все не приходила. Галюся взяла его с собой, они поехали на машине – позвонили по «тифону» и вызвали такси. А когда приехали, Галюся велела шоферу ждать и повела Митю куда-то за дом. Там, с другой стороны дома были окна нараспашку, хотя стояла зима. Люди кричали, и в окна кто-то высовывался. Галюся тоже закричала:

– Лина! Ли-на!

И Митя крикнул:

– Ма-ма!

Она высунулась. В каком-то чужом халате, он ее сразу и не узнал. Но потом узнал. Это была она, его мама. Больше он ничего не мог сказать, отчаянно замахал руками. Галюся подхватила его и подняла высоко. И мама его узнала. Помахала ему. А потом Галюся увезла его домой.

Когда мама вернулась, Митя не мог от нее отлипнуть. А она показала ему кулечек из одеяла, а в кулечке маленького-маленького человечка.

– Это твой братик.

Мите не понравился братик. Какой-то он был ненастоящий и неприятный на вид. Но зато мама вернулась домой насовсем. И большой живот исчез. Вернулась такая же, как раньше была.

Правда, она все время возилась с маленьким братиком, а Мите говорила: «Ты такой же был».

Неужели он был такой? Не умел ни ходить, ни есть сам? Есть сам он, положим, до сих пор не очень умел, но все-таки научился брать хлеб пальцами и совать в рот. Ложкой в основном колотил по тарелке с кашей. Ему было весело, а взрослые сердились, но не очень сильно.

Как бы то ни было, этот маленький даже ложку держать не умел. И говорить не умел, и стоять на ногах. Его возили гулять в коляске. Митя в свои почти два года рядом с ним чувствовал себя великаном. Ему говорили, что это его коляска, его кроватка, его погремушка, но он не верил. Он же уже большой!

– Мам, я басёй?

– Ты уже большой, солнышко мое. Погоди, Витя тоже скоро вырастет.

Лина назвала сына Виктором в память о прабабушке Виктории. Она постепенно встраивалась в новый жизненный ритм. Расходов прибавилось, а квартирная рента иссякла. Но в общем и целом она зарабатывала вполне прилично, на жизнь хватало. Правда, она теперь уже не смогла бы так свободно купить себе новое платье или туфли, но не слишком горевала, донашивала то, что есть. Когда Витенька немного подрос и его уже стало можно оставлять с Галюсей и Лидией Григорьевной, Лина начала даже соглашаться на устный перевод: за него больше платили.

Снова позвонила Нелли с обычной песней: она не может одна, ей одиноко, ей нужны деньги, ей нужна помощь.

– Денег у меня нет, – холодно ответила Лина. – Надрываюсь на двух работах, у меня, между прочим, двое детей. Кстати, алименты за Митю до сих пор получаешь ты. Ладно, я не против, мы и без тебя справимся. А если тебе трудно одной, я же говорила: найми домработницу.

– Тебе легко говорить! А чем я ей платить буду?

– Есть вариант, – предложила Лина, немного подумав. – Поезжай в общежитие ВГИКа, возьми студентку из какого-нибудь Усть-Зажопинска за стол и квартиру. Чтоб готовила, стирала, убирала… Посели ее в моей комнате. Любая с радостью пойдет, чем в общежитии мыкаться. Только умерь свой характер, Нелечка, а то она сбежит.

Проявился сын Лидии Григорьевны. Пришел, встащился на пятый этаж, да не один, с обещанным частным психиатром. У него остались ключи от квартиры матери, хотел войти без приглашения. Но Лидия Григорьевна давно уже по совету Лины сменила замки. Пока коллекция была у нее, квартира стояла на охране, но когда почти все вывезли, она от охраны отказалась. И теперь в панике позвонила Лине: сын трезвонит в дверь, грозится высадить.

Лина вышла из своей квартиры.