— Да, сударь?

— Есть ли в Бар-ле-Дюке хороший ювелир?

— Есть. Тот, что запаял серебряный кубок мадемуазель Андреа.

— Очень хорошо. Андреа, отложите в сторону бокал, из которого пила ее королевское высочество, а все остальное велите отнести в карету. А ты, бездельник, марш в подвал и подай господину офицеру, что там у нас осталось из хорошего вина.

— Одна-единственная бутылка, сударь, — с безмерной грустью сообщил Ла Бри.

— Вполне достаточно.

Ла Бри ушел.

— Андреа, дитя мое, полно! — взяв дочь за руку, промолвил барон. — Не грустите. Мы отправляемся ко двору. А там немало вакантных должностей, немало и аббатств, которые можно получить, хватает и полков без полковников, и нерозданных пенсий. Двор — это чудесная страна, где ярко светит солнце. Держись всегда там, где оно сияет; кому, как не тебе купаться в его лучах. А теперь, дитя мое, ступай.

Андреа, подставив барону лоб для поцелуя, удалилась.

Николь последовала за ней.

— Эй, Ла Бри, чудовище! — крикнул, выходя последним де Таверне. — Позаботься о господине офицере! Ты слышишь меня?

— Да, сударь, — отвечал из подвала Ла Бри.

— Ну, а я, — продолжал барон, направляясь к себе в комнату, — пойду соберу бумаги… Андреа, понимаешь ли ты? Через час мы уедем из этой конуры! Наконец-то я покидаю Таверне и, надеюсь, навсегда. Все-таки славный человек этот колдун! Право же, я становлюсь чертовски суеверен. Ла Бри, поторопись, мерзавец!

— Сударь, мне пришлось идти на ощупь. В замке не осталось ни единой свечи.

— Да, похоже, самое время уезжать, — пробормотал барон.

Тем временем, возвратясь к себе в комнату, Андреа деятельно принялась готовиться к отъезду. Николь помогала ей в этом с усердием, благодаря чему тень, легшая на их отношения из-за утренней размолвки, быстро рассеялась.

Андреа краешком глаза посматривала на Николь и улыбалась, видя, что у нее даже не будет необходимости прощать служанку.

«Она славная девушка, — думала Андреа, — преданная, благодарная. Конечно, у нее есть свои недостатки, как у всякого человека. Забудем, что было!»

Николь в свою очередь была не из тех девушек, кто не обращает внимания на выражение лица хозяйки, и заметила, что оно становится все благожелательней.

«Экая же я дура! — думала она. — Едва не поругалась с барышней из-за этого негодяя Жильбера. А ведь она берет меня с собой в Париж, где чуть ли не каждому удается разбогатеть».

Но если две симпатии устремлены друг к другу, они не могут не встретиться, а встретившись — не соприкоснуться.

Первой заговорила Андреа:

— Сложите мои кружева в картонку.

— В какую картонку, мадемуазель? — задала вопрос Николь.

— Право, не знаю. А что, ни одной нет?

— Есть та, что мадемуазель подарила мне, она у меня в комнате.

И Николь с такой готовностью побежала за картонкой, что это окончательно укрепило решение Андреа все забыть.

— Но это же твоя картонка, — сказала она вернувшейся Николь, — и она может тебе понадобиться.

— Да что там! Вам она нужней, чем мне, и потом это же все-таки ваша картонка…

— Когда собираешься замуж, лишние вещи не помешают, — заметила Андреа. — Так что картонка тебе будет нужнее, чем мне.

Николь залилась краской.

— Она тебе понадобится, — продолжала Андреа, — чтобы хранить подвенечный наряд.

— О, мадемуазель, — покачав головой, весело ответила Николь, — его хранить будет просто, и много места он не займет.

— Почему? Раз уж ты выходишь замуж, Николь, я хочу, чтобы ты была счастлива и даже богата.

— Богата!

— Да, разумеется, богата, соответственно своему положению.

— Мадемуазель, наверно, нашла мне в женихи откупщика?

— Нет, но зато я нашла тебе приданое.

— Правда, мадемуазель?

— Ты знаешь, что лежит у меня в кошельке?

— Да, мадемуазель. Двадцать пять луидоров.

— Так вот, Николь, эти двадцать пять луидоров твои.