— Всего один час? — пролепетала Николь. — Один час?

— Да, час.

— Ну что ж, мадемуазель, вы правы: мне этого вполне хватит.

— Вот и хорошо. Собери мои платья, положи вместе с ними матушкины — ты их знаешь, — которые я храню как память, и приходи объявить мне свое решение. Каково бы оно ни было, вот тебе двадцать пять луидоров. Если ты выходишь замуж, это твое приданое, если едешь со мной, это твое жалованье за первые два года.

Николь приняла у Андреа кошелек и поцеловала ей руку.

Горничная, разумеется, не пожелала терять ни секунды из предоставленного ей хозяйкою часа, поскольку тут же выскочила из комнаты, стремительно сбежала по лестнице, пересекла двор и исчезла в подъездной аллее.

Андреа посмотрела ей вслед, прошептав:

— Бедная глупышка, ведь она могла бы найти свое счастье. Неужели она так нежно любит его?

Минут пять спустя Николь, очевидно чтобы не терять времени, стучала в окно комнатки на первом этаже, где обитал Жильбер, удостоенный Андреа благородного звания празднолюбца, а бароном — просто лоботряса.

Жильбер, стоя спиной к окошку, выходящему на подъездную аллею, что-то делал в глубине своей комнатки.

Услышав, как Николь барабанит пальцами по стеклу, он, словно вор, застигнутый на месте преступления, прервал свое занятие и стремительно, быстрее, чем если бы внутри у него сработала стальная пружина, повернулся к окну.

— А, это вы, Николь, — бросил он.

— Да, опять я, — с решительным видом, но тем не менее улыбаясь, ответила в форточку девушка.

— Что же, очень рад, — объявил Жильбер, подходя и открывая окно.

Николь, тронутая этим первым проявлением чувства, протянула руку, Жильбер пожал ее.

«Ну вот: все идет хорошо, — подумала она. — Прощай, поездка в Париж».

И тут следует совершенно искренне воздать Николь похвалу: эта мысль вызвала у нее всего один-единственный вздох.

— А вы знаете, Жильбер, что хозяева уезжают из Таверне? — спросила она, опершись локтями на окно.

— Знаю, — ответил Жильбер.

— И знаете, куда они едут?

— В Париж.

— Ну, а вам известно, что я еду с ними?

— Нет, вот этого я не знал.

— И что же?

— Что? Поздравляю вас, если это вас устраивает.

— Что вы этим хотите сказать?

— Я сказал: если это вас устраивает. По-моему, я выразился совершенно ясно.

— Меня устраивает… если только… — промолвила Николь.

— А этим вы что хотите сказать?

— Хочу сказать, что от вас будет зависеть, устроит меня это или нет.

— Я вас не понимаю, — отозвался Жильбер, усаживаясь на подоконнике так, что его колени чуть касались рук Николь и они могли беседовать, наполовину скрытые вьюнками и настурциями, сплетавшимися над их головами.

Николь бросила на Жильбера нежный взгляд.

Но Жильбер передернул шеей и плечами, как бы желая показать, что он не понимает значения ни взгляда, ни слов.

— Ну, хорошо… Раз уж вам нужно все объяснять, слушайте, — начала Николь.

— Слушаю, — холодно бросил Жильбер.

— Мадемуазель предложила мне ехать с нею в Париж.

— Прекрасно, — одобрил Жильбер.

— Если только…

— Если только? — повторил Жильбер.

— Если только я не выйду здесь замуж.

— Так вы все еще собираетесь выйти замуж? — нетерпеливо задал вопрос Жильбер.

— Да, тем более после того, как я разбогатела, — сообщила Николь.

— Ах, так вы разбогатели? — произнес Жильбер с хладнокровием, повергшим Николь в некоторое сомнение.

— Да, Жильбер, теперь я очень богата.

— Действительно?

— Да.

— И как же случилось такое чудо?

— Мадемуазель дала мне приданое.

— Вам повезло, Николь, я вас поздравляю.

— Смотрите, — сказала Николь, пересыпая с руки на руку двадцать пять луидоров.

При этом она взглянула на Жильбера, надеясь уловить в его глазах выражение радости или хотя бы зависти.

Но Жильбер даже глазом не моргнул и только заметил: