— Завещание! — закричал вдруг Лоуренс. — Значит, это вы, Мэри, уничтожили завещание!

Мэри и Пуаро оба покачали головами.

— Нет, — тихо сказал Пуаро. — Уничтожить завещание мог только один человек — сама миссис Инглторп.

— Невероятно! — воскликнул я. — В тот день она его только составила!

— И тем не менее, mon ami, это сделала миссис Инглторп. Иначе вы никак не можете объяснить, почему в один из самых жарких дней она приказала зажечь в ее комнате камин.

У меня перехватило дыхание. Какими же мы были идиотами, не обратив внимания на это несоответствие!

— Температура в тот день, мсье, была восемьдесят градусов в тени. Тем не менее миссис Инглторп велела зажечь камин! Почему? Потому что хотела что-то уничтожить и не могла придумать другого способа. Вы помните, что из-за войны в Стайлзе практиковалась жесткая экономия — ни одна использованная бумага не выбрасывалась. Таким образом, не было никакой иной возможности избавиться от чего-то, написанного на плотной гербовой бумаге. Услышав о том, что в спальне миссис Инглторп по ее просьбе зажигали камин, я немедленно пришел к выводу, что это было сделано с целью уничтожить какой-то важный документ. Возможно, завещание. Поэтому и не был удивлен, найдя в погасшем камине клочок плотной обгоревшей бумаги. Разумеется, тогда я не знал, что завещание, о котором идет речь, было составлено в тот самый день, и должен признать, узнав об этом, допустил досадную ошибку. Я пришел к выводу, что решение миссис Инглторп уничтожить завещание явилось прямым следствием ссоры, которая произошла во второй половине дня, и что эта ссора п

роизошла после, а не до составления завещания.

По Фаренгейту.

Как вы знаете, я был не прав. Мне пришлось отказаться от этой мысли и посмотреть на проблему с другой точки зрения. Итак, в четыре часа пополудни Доркас услышала гневные слова своей госпожи: «Не думайте, что страх перед гласностью или скандал между мужем и женой могут меня остановить!» Я предположил — и предположил правильно, — что эти слова миссис Инглторп были адресованы не ее мужу, а мистеру Джону Кавендишу. Через час миссис Инглторп прибегла почти к тем же словам, но уже по другому поводу. Она призналась Доркас: «Я не знаю, что делать. Скандал между мужем и женой — это отвратительно!» В четыре часа миссис Инглторп была сердита, но полностью владела собой. В пять часов она находилась в отчаянном состоянии и сказала Доркас, что перенесла огромное потрясение.

Взглянув на происшедшее с точки зрения психологии, я сделал вывод, в правильности которого уверен. Второй скандал, о котором говорила миссис Инглторп, был совершенно иного рода… и касался ее самой!

Давайте попытаемся все восстановить. В четыре часа миссис Инглторп ссорится со своим сыном и грозит разоблачить его перед женой… которая, между прочим, слышала большую часть этой ссоры. В четыре тридцать миссис Инглторп, в результате имевшего место разговора за столом о юридической силе завещаний, составляет новое завещание в пользу мужа, которое засвидетельствовали два садовника. В пять часов Доркас находит свою госпожу в состоянии глубокого возбуждения. В руках у нее листок бумаги — по мнению Доркас, письмо. Именно тогда миссис Инглторп приказывает зажечь в ее комнате камин. Предположим, что за эти полчаса произошло нечто, вызвавшее полный переворот в ее чувствах. Теперь она в такой же степени стремится уничтожить завещание, как несколько раньше стремилась его составить. Что же произошло?

Насколько нам известно, в течение этого получаса миссис Инглторп была совершенно одна. Никто не входил в будуар, и никто его не покидал. Что же привело к такому неожиданному и резкому изменению в ее чувствах?

Можно лишь догадываться, но я считаю, что мое предположение правильно. В письменном столе миссис Инглторп не оказалось марок (мы об этом знаем, потому что позднее она попросила Доркас их принести). Между тем в противоположном углу будуара стоял письменный стол ее мужа, но он был заперт. Миссис Инглторп настолько была озабочена тем, чтобы найти марки, что (согласно моему предположению) попробовала открыть стол своими ключами. То, что один из ключей подходил, мне известно. Таким образом, миссис Инглторп открыла стол мужа и в поисках марок обнаружила там нечто другое — тот самый листок бумаги, который ни в коем случае не должен был попасться ей на глаза, но который теперь видели в ее руке сначала Доркас, а затем миссис Кавендиш. Со своей стороны, миссис Кавендиш решила, что этот листок бумаги, за который так цепко держалась ее свекровь, являлся на самом деле письменным доказательством неверности ее мужа. Она потребовала этот листок у миссис Инглторп, и, хотя та заверила ее (вполне справедливо!), что к ней это не имеет никакого отношения, миссис Кавендиш не поверила, подумав, что миссис Инглторп выгораживает своего пасынка. Надо сказать, что миссис Кавендиш очень решительная женщина и за ее сдержанностью скрывается безумная ревность к мужу. Она решила любой ценой раздобыть этот листок, и тут случай пришел к ней на помощь. Неожиданно она нашла потерявшийся из связки ключ от портфеля свекрови, в котором, как известно, миссис Инглторп неизменно хранила все свои важные бумаги.

Итак, миссис Кавендиш составила план действий, как это может сделать только женщина, доведенная ревностью до полного отчаяния. Выбрав удобное время, она открыла засов двери, ведущей в комнату мадемуазель Цинтии. Возможно, даже смазала дверные петли, потому что, когда я попробовал, дверь открывалась почти бесшумно. Исполнение задуманного плана миссис Кавендиш отложила до раннего утра, потому что слуги привыкли слышать, как она в это время передвигается по комнате. Миссис Кавендиш облачилась в свой рабочий костюм с нарукавниками и, тихо пробравшись через комнату мадемуазель Цинтии, попала в спальню миссис Инглторп.

Пуаро на минуту умолк.

— Если бы кто-нибудь прошел через мою комнату, — сказала Цинтия, — я обязательно услышала бы и проснулась.

— Нет, если вы, мадемуазель, находились под воздействием снотворного.

— Снотворного?

— Mais oui! Вы помните, — Пуаро опять обратился ко всем присутствовавшим, — как во время всеобщего смятения и шума мадемуазель Цинтия продолжала спокойно спать? Разумеется, это было неестественно, и подобному могло быть лишь два объяснения: либо ее сон был притворным (чему я не верил), либо такое состояние было вызвано искусственно.

Ну да! (фр.).

Имея в виду такую возможность, я осмотрел все кофейные чашки, памятуя о том факте, что именно мадемуазель Цинтия относила кофе накануне вечером. Я взял пробу из каждой чашки и подверг их анализу, но безрезультатно. Я пересчитал чашки. Кофе пили шесть человек, и, соответственно, я нашел шесть чашек. Пришлось признаться, что я ошибся.

Затем оказалось, что я допустил серьезную оплошность. Кофе был подан не шести, а семи персонам, так как в тот вечер в доме находился доктор Бауэрштейн. Это меняло дело, ибо в таком случае одной чашки недоставало. Слуги ничего не заметили. Горничная Анни, подававшая кофе, внесла на подносе семь чашек, не зная, что мистер Инглторп его не пил, а Доркас, которая на следующее утро убирала посуду, обнаружила, как всегда, шесть чашек… Вернее, она увидела пять чашек, так как одна чашка была найдена разбитой в комнате миссис Инглторп.