— Тогда почему вы скрывались?

— Когда я на другой день узнал, что случилось с Квасковяком, то сразу подумал: молол языком, теперь не отвертишься. Ждать было нечего. Я смотался в полдень, а в два за мной уже пришли. Теперь что ни день, кто-нибудь обязательно и дома, и на работе спрашивает, не появился ли я. Сперва посадят, а потом станут давить, чтобы признался. А мне это ни к чему, я не новичок.

— Скажите, Вятковский, — майор не на шутку рассердился, — вас хоть раз ударили на допросе?

— Я не сказал, что будут бить, просто станут часами допрашивать и требовать, чтобы признался.

— Если вы, как утверждаете, невиновны, то в чем же вам признаваться?

— Все равно посадят, — упрямо повторил Вятковский.

— Может, посадят, а может, и нет. И то только до выяснения дела — невиновных в тюрьме не держат.

— Но я действительно говорил, что Квасковяк «ляжет».

— Это я уже знаю. А что было потом?

— Мы крепко выпили. Вышли из ресторана в двенадцатом часу. Еще буфетчица грозилась вызвать милицию, если мы не уйдем. Взяли мы еще литр на дорожку и потопали к Седому Эдзе, в Подлейшую было не на чем возвращаться. Даже если и ходили электрички, кондуктор все равно бы меня не впустил в вагон, и снова была бы заваруха.

— А кто это — Седой Эдзя?

— Эдвард Джевик. Живет в Рушкове, Смольная, пятнадцать.

Офицер милиции записал адрес в лежавший на столе блокнот.

— Дальше.

— У Эдзи снова выпили, немного пошумели. Какая-то баба вызвала милицию. Приехали они, хотели нас забрать, но потом передумали, только записали фамилии. Водка кончилась, деньги тоже — ну, мы и завалились спать. А утром — сами понимаете — болела голова, ну, я и пошел к пивному ларьку на Костельной.

— Который был час?

— А я знаю? Но вроде рано, продавец только открывал.

— Вы что-то говорили о работе. Где работаете?

— У одного частника, в автомобильной мастерской на Вольской. Зовут его Адам Годлевский, работают у него трое. И я, когда прижмет, всегда могу у него подработать. Хорошая мастерская. В Подлешной все владельцы машин там ремонтируются.

— Вот вы говорите, что не убивали Квасковяка. Ладно, поверим. А все же кто его убил?

— Только не мои ребята. Правда, комендант Квасковяк был человек твердый. Если на чем накроет — не спустит. И ведь на коллегию не посылал. Хуже делал. Велел улицу подметать, а потом вся Подлешная издевалась. И ни к одной бабе не подступишься, сразу тебе: «Не подметете ли мне пол, пан Ромек? У вас так здорово получается!» У многих на него зуб был. Но это все чепуха. Даже если он кого из пивной вытаскивал — и то руку на него не поднимали. Нет, клянусь чем хотите, никто из наших на него руку не поднимал.

— Тогда зачем же вы так долго скрывались? Сами себе навредили. Ведь у вас есть свидетель, Седой Эдзя, он подтвердит, что ту ночь вы провели у него.

— Пан майор, Седой Эдзя — старый урка. Кто ему поверит? И жена его не лучше. Тоже не раз сидела. Посадили бы меня как бог свят. И сейчас бы я не пришел, да два дня ничего не жрал. Никто из дружков не хочет помочь: сами от страху…

— Подождите, Вятковский. — Майор вышел из комнаты и вскоре вернулся с тарелкой, на которой лежало несколько ломтей хлеба, густо намазанных маслом. — Ешьте. А я запишу ваши показания.

Вятковский не стал себя уговаривать. Через пять минут полкило хлеба с маслом исчезли без следа. Между тем офицер милиции детально, страница за страницей, записывал пространные показания Черного Ромека. Кончив, прочитал вслух и спросил:

— Все верно? Вы так говорили?

— Так.

— Тогда подпишите.

Вятковский без дополнительных пояснений подписал каждую страницу отдельно и поставил в конце протокола свой несколько корявый автограф.

— Ну, что? — спросил он. — Кто меня доставит в Варшаву, Неробис или Михаляк?

Неваровный достал бумажник и вынул из него сто злотых.

— Сейчас идите домой, а завтра утром — на работу. Вам не разрешается уезжать, не сообщив милиции нового адреса. А эти деньги даю вам в долг, вернете после первой получки. Но помните, случись какой скандал, рука у меня потверже, чем у Квасковяка.

— Вы меня и вправду отпускаете? — Вятковский не верил своим ушам.

— Идите, пока не передумал.

После ухода Черного Ромека Неваровный поехал в Рушков. Показания Вятковского полностью подтвердились. Действительно, в ту ночь вызывали милицию, чтобы успокоить пьяниц в доме Седого Эдзи. Сам Эдвард Джевик подтвердил, что Вятковский ночевал у него. Продавец из пивного ларька тоже запомнил раннего клиента, хулигана из Подлешной, хорошо известного в Рушкове. По словам продавца, Вятковский и утром был в стельку пьян.

Обо всем этом Неваровный составил подробный рапорт в воеводское управление, приложил протоколы допросов и особо подчеркнул, что Вятковский пришел в милицию добровольно. По мнению майора, Роман Вятковский был невиновен в убийстве, и комендант не стал его задерживать, а ограничился подпиской о невыезде, исключая поездки в Варшаву, на работу. Свой рапорт комендант закончил словами: «В отличие от некоторых молодых офицеров, которые сначала арестовывают подозреваемого, а потом выясняют его виновность, считаю, что для лишения человека свободы надо иметь очень серьезные основания, даже если человек этот уже был под судом».