Жаль, что в книгу не включили словарик, который хоть и устарел, но показателен.

Зато здесь — в приложении — две ранних статьи Чуковского “О старом словаре и новых словах” (1910) и “Новый русский язык” (1922). Новый русский, заметьте.

Корней Чуковский. Собрание сочинений в 15-ти томах. Т. 8. Литературная критика 1918 — 1921. М., “ТЕРРА-Книжный клуб”, 2004, 664 стр.

Этим томом собрания сочинений завершается первое полное издание литературной критики Корнея Чуковского — дбeла, которое он почитал для себя главным в своей писательской работе и с которым (в его интенсивности и возможности неподцензурного выхода к читателю) был вынужден окончательно расстаться в конце 20-х годов: тогда судить начали, как он обронил в дневнике, “не по талантам, а по партбилетам”. Те же, о ком он писал, либо — по собственной или чужой воле — ушли в лучший из миров, либо мимикрировали, либо оказались более непроизносимыми. Во дворе Государственной публичной библиотеки стали сжигать по спискам неугодные книги (кстати, товарищи из рейха в те времена еще и пешком под свои пивные столы не ходили). В общем, литературная эпоха, в которой Корней Чуковский был одним из самых искренних критиков (не щадил, кстати, ничьих авторитетов, не признавал друзей , конъюнктуры момента и прочих “обстоятельств”, а писал исключительно от себя ), — окончательно перевернулась.

Тридцать лет ушло у Чуковского на эту работу: сотни статей, не один десяток книг — от “Леонида Андреева большого и маленького” (1908) до “Оскара Уайльда” (1922) и “Некрасова” (1926). Теперь все собрано воедино, откомментировано и достойно подано. И не было бы этих трех критических томов издающегося собрания (6-й, 7-й и 8-й) без долгой, кропотливой работы Елены Чуковской, Евгении Ивановой и некоторых других немногочисленных “чуковедов”.

Синтетическая критика Чуковского теперь легкодоступна и для исследования, и для чтения, ибо она, не устаю повторять, все же — таинственная часть именно того самого поля, на котором произрастает — по соседству — художественная литература.

В финальном “критическом” томе помимо избранных, но эмблематичных статей 1918 — 1928 годов представлены книги К. Ч. “Футуристы” (1922), “Александр Блок как человек и поэт” (1924), “Две души М. Горького” (1924) и “Рассказы о Некрасове” (1930). Последняя, против обыкновения публикаторов, печатается не по последнему изданию.

Точнее — по нему, конечно, но с учетом текстологии в издании “Кубуча” (“Некрасов”, 1926). Оказывается, в “Рассказах…” уже погостило бдительное “государево око”. Анализ текстов в двух почти не отличающихся по составу книгах выявил-таки очертания веревки на шее.

После издания 1930 года Корней Чуковский (1882 — 1969) никогда более никаких критических работ не публиковал, если не считать редких выступлений в защиту или поддержку (Л. Пантелеев, И. Грекова). Случались, впрочем, и внутренние рецензии (первый отзыв на рукопись “Одного дня Ивана Денисовича” А. Солженицына). В этих редких выступлениях еще сквозила уже давно забытая читателями Чуковского “старая страсть” художественного критика.

Корней Чуковский. Собрание сочинений в 15-ти томах. Т. 9. Люди и книги. М., “ТЕРРА-Книжный клуб”, 2004, 664 стр.

Тихая, кропотливая, чрезвычайно “насыщенная” книга о литераторах некрасовской эпохи. Сегодняшний читатель ее — думаю, такая же редкость, как и читатель тех, кому она посвящена. Николай Успенский, Василий Слепцов, А. В. Дружинин и прочие авторы “Современника” стоят даже не во втором, а, боюсь, в четвертом, условном ряду той или иной книжной полки. Но вместе с тем что-то такое в воздухе колышется, и я в который раз слышу об удовольствии от про(пере)читанных кем-то из коллег, скажем, “Петербургских трущоб”… Замечено, кстати, что современная массовая культура, сиречь телесериалы, — к “душному времени” второй половины позапрошлого века очень даже неравнодушна.

Настоящее издание было непростым, учитывая то, что свой литературоведческий труд Чуковский издавал как раз в более чем жестоковыйные времена, — хотя публикаторы, по-моему, ювелирно отгребли зерна от плевел, сверяясь с изданиями “Людей и книг” разных лет. В приложении даны редкие и не переиздававшиеся после революции тексты К. Ч., разбросанные по малодоступным изданиям. Особо отмечу тут статью 1906 года — об обожаемом Чуковским Алексее Константиновиче Толстом (“Поэт-духовидец”).

…А сам я как-то особенно люблю очерк-расследование о казанском помещике Григории Толстом (“Григорий Толстой и Некрасов”), которым открывается очередной том собрания сочинений К. Ч. Об этом “рыцаре на час”, который то собирался финансировать европейскую революцию (общался, понимаете ли, с Марксом), то готовил вливания в некрасовский “Современник”, — тоже можно снять сериал. Колоритная фигура своего времени. Дружил со знаменитостями, бывал в собраниях, жил широко. В XX веке был забыт, а заодно и незаслуженно оклеветан (отмечен ярлыком сотрудника охранки и провокатора). Корней Иванович перебрал всех Толстых, за которых иногда принимали нашего казанского Григория, освободил его имя от лишних наветов и повесил у себя в переделкинском доме его портрет, подаренный родственницей помещика.

Денег, между прочим, Григорий Толстой так никому и не дал. Рыцарь на час, одним словом.

Чуковский и Жаботинский. История взаимоотношений в текстах и комментариях. Автор и составитель Евг. Иванова. М., “Мосты культуры” — Иерусалим, “Гешарим”, 2005, 272 стр.

Ох, люблю я эти классические русские обороты “если бы” и “знать бы”. Интересно, когда в 1978 году Владимир Глоцер помещал в книгу “Жизнь и творчество Корнея Чуковского” свою замечательную статью7 о художественной иконографии Чуковского, — мог ли он предположить, что процитированный, но не названный8 им “друг юности” Чуковского — еще при нашей жизни — окажется рядом со своим конфидентом на обложке свободно доступной книги?