Именно в тот день состоялось чествование третьего тома классика теперешних словосложенцев и рассказопевцев господина Заменяева, автора громогласных бестселлеров-путеводителей по городским раздевалкам, сопелкам, потелкам и «Дому престарелых дам “с обслуживанием”», а также автобиографического романа-комикса в картинках «Я – уя». Огромная процессия апологетов классика клубилась в Доме, на руках тащили томно таращащегося автора, голых лит-редакторш, кто посвежее, и просто обожательниц на халяву поиграть ляжками, а также венки с вплетенными в лавр лентами со шляп и черными чулками без подвязок. А вслед пучилась толпа любителей пососать клубной клубнички.

Н. сунулся в писательскую щель и замер, глядя влажными от зависти глазами на судороги чужой славы. Была у него еще и многолетняя задняя мысль осуществить на себе акт символического слияния с древней женщиной Клио – или Мельпоменой? – черт их там этих муз разберет, кто заведует составлением творческих актов, – и акт экстаза нефизического введения в ареопаг: мечтал он тихим тушканом просклизнуть в Дом в известную кофейню и наглым жирным росчерком грязной гелиевой ручки оставить свой автограф, не очень во избежание похожий, на стене писательского плача, рядком с вечными строками иных призванных в горние выси «литератюр».

Этим самым стремительным тушканом и бросился Н. в полуголую толпу, коротко размахивая для розыгрыша «своего» ловко стянутыми в предбаннике синими сатиновыми трусами, не так давно стиранными, но был быдлой в виде двух бугаев мгновенно вычислен, опознан, как опечатка жизни, схвачен за майку и через задний писательский проход в раскачку отправлен в творческий полет к зловонным мусоросборникам, возле которых и встретил практикующих постоянный стоячий столбняк братьев.

Однако сон, навеянный и переданный в его карму посредством пассов грязными стаканами, был чуток, как болезнь Кройцфельда. Стоило теперь не очень и огромной капле дождя стукнуть его по носу или захлестнуть в ухо, Н. тут же судорожно просыпался, раздирал диафрагмы век и в сотый раз читал стелющийся над базаром плакат «Ярмарка книжки нанофикшн дню знания нацпроектом наука». Потом тихою рукою поправлял на столике не шибко продающиеся сегодня свои брошюрки «Стать наноакадемиком за девять месяцев и один день» и вновь засыпал.

Впрочем, не прошло и пары приятных кадров сна, как вдруг ни с того ни с сего рухнула целая стена дождя, плача высших облачных сил. Потоки хлынули на его редкие для таких омовений брови, по впалым невыскобленным щекам потянулась грязь, и потекли противной протечкой капли между ключиц к отхожим местам. Н. встрепенулся и начал курой хлопать руками по куртке, вылупив налившиеся влагой очи. Мерзкая рожа дальнего знакомого, хамского заказчика плохо оплачиваемой чуши господина Моргатого, ухмылялась H., а сам Моргатый держался за цветастый зонт и дергал его, силясь слить остатки дождей на многострадальную главу литератора.

– Где ж твоя, рожа, обещанность второй обоймы «Остаться в Ж.»? – прищурился, лыбясь, Моргатый. – Не сдам в полученный срок – меня в антракте разорвут на антрекоты, а уж тебя – на фаршмак, с финансовой неустойкой.

– Господин хороший Богдатый! – подхалимски совершенствуя фамилию урода, заявил Н. – У меня оно в готовности, а вот Вами платимость – не плочено ни сантима, ни дуката. И за прошлые куплеты «О приди, сладких выборов сон!», и за картинку-интермеццо «Да по области по нашей, по району добрый молодец Акуньченко…» или уж не помню… Аврушченко метет! Надо бы подкормить нацпроект «культура слова», а то скоро за другие, кроме мата, слова начнут в милицию таскать. Фунтик гривен не помешает, чтоб марку держать.

– Ты! Ты… – задохнулся в праведном возмущении неплательщик. – Я тебя, урода без определенных занятий, тунеяда, от ментовки крою, хотя мог давно уже сдать, от выселок защищаю, будто ты вербованный. Контора по тебе, контра, сохнет. Гони порцию сценарного свежака! – и протянул мосластую длань.

H., условно плюя себе в лицо, безропотно вытянул из-под раскладного столика намокшие приключения своей души и выдал извергу.

– To-та, – осклабился вымогатель, порылся в портмоне, растерянно потряс его и бросил исполнителю свою визитку. – Позвонишь, решим, – и отвалил, оставив литератора с мокрым носом и капающими ушами.

Настроение же самого Моргатого чуть шевельнулось в брюках и слегка поднялось. До заседания-конференции в нудном академическом клоповнике оставалось еще с полчаса, и командированный сюда мачо решил прошвырнуться по базару. «Ярмарка книжек, – весело-зло прикинул он. – Чтоб вас всех нафталином сдуло». Но потом понял, что поторопился – много дельного оказалось на этом базаре «нанофикшн».

Жирная чернявая баба с висящими золотыми серьгами на двух грудях торговала брошюркой под плакатом:

«Не знаиш своя новый болезнь – ходи к мне, врачеватель третя поколени высш. квалиф. НАНА и АДЯ (Б. ХУРГАДИ)».

Обещая обследоваться, Моргатый даже с ее дозволения подергал груди: та уверяла – «железные», а оказались деревяшки.

– Деревяшки, – брезгливо отвернулся мачо.

– Сама ты деревяшки, – завопила баба хургади. – И мать твои деревяшка беременный, и отец тебе – буратиновый носа сифилиткза-место штаны.

Но Моргатый, довольный скандалом, двинулся дальше. Какой-то с бородой острым клинышком ишак, с линзами в зрачках и напяленных на очки глазах разложил толстые тома «Труды наноакадемии космических коммунальных макроплатежей». Еще у него был плакатик «Есть плацкарт до Марса», «Места на луне (последние три)», и он тихо шепнул Моргатому: «Имею африканские нанопрезервативы для серийных клиентов «Восторг носорога» – полная гарантия от вуду, зомби и клофелина».