Посох в цвету: Собрание стихотворений
вернуться

Бородаевский Валериан Валерианович
Шрифт:

XIV. «Ты в дубленом полушубке…»

Ты в дубленом полушубке Хороша, как зимний день! Целовал бы эти губки, Да подняться что-то лень. Сапоги твои расшиты, На подковке каблучок; Брови хмуры и сердиты, И нахохлился платок. А глаза – что у голубки: Не видал таких во сне… Целовал бы эти губки, Только жутко что-то мне. Слово горькое отрубит Иль ударит – не беда! Страшно, если приголубит, Зацелует навсегда. Брови хмуры и сердиты, Ходят бусы на груди… Нецелованный, небитый Лучше мимо проходи.

СОФИЯ

«София, София, Небесная Дева…»

София, София, Небесная Дева, Кропила и грела ты эти поля; Но рдяные заросли вражьего гнева Мне к лету высоко подъемлет земля. София, София, Царица, Царица, От гарпий спасешь ли твой гибнущий всход? Взмахнешь ли серпом, светлоликая жница, – Крылатая стая мне сердце клюет! В победе неверной на миг возлетает И кубком горячим упьется одна, – Но мертвая снова, грозя, оживает И вновь с победившей змеей сплетена. София, София, Небесная Дева, Царица над сонмами ложных цариц, Исполнись святого и правого гнева! Сожженный к стопам твоим падает ниц… София, София, Царица, Царица, Еще я не кончил молитвы моей, – Как новая сладкая, страшная птица Резнула мне сердце ударом когтей.

РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО

I. МОЯ СВИРЕЛЬ

Моя свирель – из белой косточки: Слезами щели прожжены. Когда взойдут, мигая, звездочки, И копья льдистые ясны Над белым и лазурным глетчером, И зелень неба холодна, – Еще белей холодным вечером, Еще умильнее она. Ко мне свирель моя запросится, Коснется губ моих, любя; И с ней душа горе возносится, И с ней — ищу, ловлю тебя! Вожу очами оробелыми: И там и здесь – неверный свет… И мне ль за горними пределами Найти твой перелетный след?

II. «Я не знаю, что было, как было…»

Я не знаю, что было, как было, – А смерть – та будет потом. И за что мое сердце изныло, Расскажет Архангел с мечом. Расскажет Архангел гневный, Потрясая пурпуром крыл, Что очи любимой царевны Я сам – убийца – закрыл. А впрочем, на свитке свершений Так много заклятых имен… Так темны сходящие тени, Так жуток прощальный их стон! Не знаю, как было, что было, – Вся мудрость моя изошла. Кровавые смотрят светила На холм, где царевна легла.

III. «Июль пылал, и вихорь пыльный…»

Июль пылал, и вихорь пыльный, Крутясь, бежал и бил в лицо И от невесты замогильной Бросал разбитое кольцо. Лучились жгучие осколки, Дымился золотистый прах… И дале вихорь мчался колкий И где-то падал – на полях. И где-то падал – в сизой дали, И не восстанет никогда! Ланиты, как июль, пылали От грезы смутной и стыда. А кузнецы в траве звенели, Ковали неразрывный сплав… И кольца новые горели На перегибах шатких трав.

IV. «Огнем пожара сожигая…»

Огнем пожара сожигая Из темных, окруженных глаз, Мою дорогу, роковая, Пересекала ты не раз. И как губительной стихии, Что победить не станет сил, Я образа заповедные Тебе навстречу выносил. Ты усмехалась и бледнела И, вскинув горестно платком, Как лиру, выгнутое тело Топила в хаосе людском. Тогда я звал… Но ты молчала, И я достичь тебя не мог, Пока ты вдруг не вырастала На перекрестке трех дорог! И через годы, – в этой пытке, – На перекрестке трех дорог, Судеб таинственные свитки Я разбирал — за слогом слог. И ныне мне темно и сиро: Уж не постичь твоих путей, Ты, пламень сумрачных очей, Ты, плоть, звенящая как лира!

V. «Довольно. Злая повесть кончена…»

Довольно. Злая повесть кончена О возмутившемся рабе. Чтоб улыбнулась ты утонченно, Я посвящу ее – тебе. Ты в ней проходишь, маскирована; Но, размышляя, ты поймешь, Зачем с прожитым согласована Однажды снившаяся ложь. И острия зачем притуплены Былой снедающей тоски, И много ранее искуплены Пожатия твоей руки. Не повторить, что жизнью скажется О возмутившемся рабе; А как узлы в ней крепко вяжутся, Ты верно знаешь – по себе.

VI. «Подошли мы к разбитому зеркалу…»

Подошли мы к разбитому зеркалу И глядимся, глядимся туда… Черной трещиной лица коверкало; О былые, о злые года! Камнем выбит твой смех озаряющий (Я осколок в душе схоронил). Брезжит глаз, как огонь догорающий, Как светляк на кусте у могил. Изувеченный резкими струями, С омертвелым стоял я лицом. Покрывай же его поцелуями И рыдай о небывшем былом.