– Женщина, сжалься… Мне очень больно.

Тут Шарлотта опустилась рядом с ним на колени и, нахмурившись, спросила:

– Может, ты ударился… головой? Вот, посмотри на мой палец.

Чуть приподнявшись, Филипп пожал плечами. Что ж, возможно, он действительно ударился. И теперь он уже не понимал, что именно у него болело – нога или голова. Более того, в этот момент он совершенно ничего не видел, кроме восхитительных синих глаз, внимательно смотревших на него.

А Шарлотта, щелкнув пальцами; тихо сказала:

– Филипп, вот мой палец. Следи за ним, ты понял?

Но он не смотрел на ее палец. И даже в глаза ей уже не смотрел – теперь он видел перед собой лишь ее чувственные губы.

– Шарлотта, я… – В следующее мгновение его губы слились с ее губами.

Она попыталась отстраниться, но Филипп, прижав ладонь к затылку жены, крепко удерживал ее. Сладостный вкус ее губ, казалось, опьянял его и пробуждал воспоминания об их брачной ночи – воспоминания, от которых он пытался избавиться, и которые возвращались к нему снова и снова. И, конечно же, он вспомнил, как она стонала и кричала в экстазе, – он прекрасно помнил ее крики, хотя она и утверждала, что кричала просто от боли. О, эти ее крики… Они тогда очень его порадовали, ибо изрядно подсластили месть – ведь он полагал, что таким образом мстит Итану Шеффилду. Да, он тогда был абсолютно в этом уверен, а после брачной ночи сумел убедить себя в том, что больше не нуждается в Шарлотте, так как никогда ее не желал.

«Что ж, месть свершилась, и теперь она мне больше не нужна», – сказал он себе и, как выяснилось, ошибся.

Но он понял свою ошибку только теперь, понял совсем недавно, а тогда… Тогда он полагал, что не получал совершенно никакого удовольствия, лежа в постели с молодой женой; ему казалось, что он просто наслаждался местью, и он был абсолютно уверен в том, что больше никогда не пожелает лечь в постель с женщиной, ставшей герцогиней Радерфорд. Именно поэтому он вернулся к своей любовнице – вернулся, даже не подозревая, что лгал самому себе. Но теперь-то он все понял…

Возможно, окончательно все понял лишь сейчас, в эти самые мгновения.

Да, конечно, сейчас, три года спустя, Шарлотта стала совсем другой, она уже не была той наивной и доверчивой девушкой, с которой он когда-то обвенчался. Более того, он был уверен в том, что она не раз ложилась в постель с другими мужчинами, но все же… Как ни странно, сейчас он снова желал ее, – причем вовсе не потому, что хотел отомстить, а совсем по другой причине. Потому что наконец-то осознал, что эта женщина действительно нужна ему – нужна по-настоящему.

Да, в его сердце была лишь она, Шарлотта, – только она.

А ее прикосновения, ее улыбка, запах, исходящий от нее… О, все это сводило его с ума. Сводила с ума ее красота, ее грация, ее…

Прервав, наконец, поцелуй, Филипп отстранился от жены и, заглянув ей в глаза, с улыбкой сказал:

– Дорогая, но ведь это – великий грех. Я имею в виду этот ручей… Неужели ты не могла выбрать какое-нибудь другое место вместо границы моих владений?

Шарлотта тут же нахмурилась и взглянула на него вопросительно. А он, снова улыбнувшись, добавил:

– Ведь здесь нас могут увидеть соседи, не так ли?

– Я вовсе не собиралась с тобой целоваться, – проворчала Шарлотта и отодвинулась от него подальше.

В тот же миг Филипп увидел женщину, стоявшую на противоположном берегу ручья и, очевидно, уже давно наблюдавшую за супругами. Он сразу же узнал ее, с губ его едва не сорвалось довольно крепкое ругательство. Нахмурившись, герцог произнес:

– Добрый день, леди Грей.

Шарлотта же молча смотрела на высокую женщину на противоположном берегу. Казалось, эта леди была сама элегантность, вернее – ее пуританская разновидность; на ее аккуратном и весьма благопристойном платье не было ни единой складки, даже ветер, сейчас усилившийся, не смел побеспокоить ни пряди из ее аккуратнейшей прически.

Разглаживая свои перепачканные грязью юбки, Шарлота изобразила любезную улыбку – как бы давая понять, что ужасно рада встрече с соседкой. Однако она молчала, не зная, как обращаться к женщине, которой с рождения суждено было стать герцогиней Радерфорд, к женщине, которой она временами восхищалась, которой завидовала… и к которой испытывала жалость.

Да, она не знала, как обращаться к Джоанне, хотя та и была подругой ее детства, впоследствии обручившейся с Филиппом и едва не ставшей невестой Итана.

А теперь эта дама была овдовевшей леди Грей.

«А может, мы с ней снова могли бы стать подругами? – неожиданно подумала Шарлотта. – Что ж, может, и могли бы… но после истории с Итаном это было бы чертовски нелепо».

– Рада видеть вас, ваша светлость, – сказала наконец Джоанна, сделав Филиппу реверанс. Взглянув на Шарлотту, она добавила: – И вас тоже, ваша светлость.

Затем снова воцарилось тягостное молчание, растянувшееся, казалось, на целую вечность. В конце концов, решив, что дальше молчать было бы просто-напросто глупо, Шарлотта приподняла свои забрызганные грязью юбки и, осторожно ступая по шаткому мостику, перебралась на противоположный берег. Снова улыбнувшись бывшей подруге, сказала: