Сванидзе:Ну, исходя из этого, я с Вами согласен, что таковы могли быть позиции. И были позиции крестьян на протяжении веков. Но тогда, исходя из этого, лучше вообще не отменять крепостное право.

Кургинян:Нет. Когда развиваются производительные силы, и создаются условия для прихода капитализма, их надо немедленно освобождать. И самое большое преступление власти, что она это не сделала. Самое большое преступление в российской истории. Но эти условия к эпохе Петра — ну всем очевидно — не были сформированы.

Артамонов:У России не было золотых рудников, как у Испании. Россия не имела такой торговли, как Голландия. Она не имела колоний, как Англия. И только единственно из крепостного крестьянства можно добывать вот это вот средства для дальнейшего развития.

Сванидзе:Тридцать секунд добавляю Вам.

Артамонов:Действительно, очень чудовищный пресс на крестьянство был — это я согласен. Но, например, такая вещь, как солдаты. Ведь солдаты, по сути дела, стали сословием. Человек, который поступал…

Сванидзе:Рекрутчина была.

Артамонов:…он не становился уже крепостным. Он уже становился свободным человеком в армии. И он считал себя выше крестьянства — любой солдат. То есть сословие получалось. И даже его дети освобождались от крепостного права.

Кургинян:И офицером он мог стать.

Артамонов:Да и офицером — в «Табели о рангах».

Сванидзе:Спасибо. Прошу Вас. Сторона обвинения, вопрос свидетелю защиты.

Млечин:Вы сами говорите: крестьяне большую часть времени свободны были. Так зачем же их закабалять? Что ж им не дать…

Артамонов:Где?

Млечин:Не заняты трудом, да? Вы же сами сказали, большую часть года они не заняты трудом в поле.

Артамонов:Нет-нет. Вы не правильно меня поняли.

Млечин:А? Уточните.

Артамонов:Они до предела были заняты добыванием необходимых средств к существованию.

Млечин:Но не зимой? Вы говорили, по-моему?

Артамонов:Всё время! Зимой уже отходные промыслы были.

Млечин:Вот! Так зачем же было их закабалять, вместо того чтобы дать им возможность зарабатывать? Ну когда это крепостной труд был лучше свободного? Что ж тут хорошего?

Артамонов:Отхожие промыслы получили своё максимальное развитие уже только во второй половине XVIII века…

Млечин:Да я не про отхожие промыслы говорю! Я говорю про крепостничество! И Вы так легко об этом говорите: ну да, пресс стал тяжелее. Основная часть России — это крестьяне, это почти все население. Вот это есть Россия! Вот это есть русский народ! И он закабален! Ещё хуже! И Вы это в заслугу ставите Петру?

Артамонов:Это тяжелый путь России. Это, по сути дела, подвиг русского народа был совершен.

Млечин:Да зачем же? Он не хотел такого подвига! Почему же он должен был так мучиться-то?

Артамонов:Нет, нет, нет.

Млечин:Их что… можно, я крепостным буду? Император своей волей заставил! И Вы называете это достижением? Теперь, Вы сказали по поводу армии, что солдат становится свободным. Служба бессрочная, это называется свободой?

Артамонов:Да.

Млечин:Велел клеймо ставить на руку, чтобы угадать, который рекрут беглый.

Артамонов:Верно-верно.

Млечин:И замечательный, значит, указ от 1724 года.

Сванидзе:Двадцать секунд даю, на всё про всё, на вопрос и ответ, Леонид Михайлович.

Млечин:Очень коротко. Такие вечные квартиры для полка. То есть, ты не только служишь, а ты живешь здесь. Значит, жену тебе подберут из местных, чтобы ты вообще никуда не делся. И Вам нравиться такое развитие, Вы называете это свободным? Это еще хуже крепостничества!

Артамонов:Солдат считал себя, когда попадал в деревню крестьянскую, он считал себя чуть ли не барином. Он был, по сути дела, господином там. И в первые годы службы рекруты бежали в массовом порядке. Но потом они втягивались в эту лямку служебную и чувствовали себя, по сути дела, таким же сословием, условно говоря, как казачество.

Сванидзе:Спасибо. Так, прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин:Так. Благодарю Вас. Если можно, Андрей Михайлович Буровский, профессор, доктор исторических наук, автор книги о Петре. Давайте, как Вы считаете?