Когда Циписек затерялся среди деревьев. Румцайс сказал Мане:

— Жди его дома, а я схожу в Ичин.

Пришёл Румцайс в Ичин и услышал на базарной площади ужасный крик. Стоит у фонтана посреди площади смотритель княжеских прудов, рыбник Котя, и кричит на лудильщика Гамишека, что тот у него из пруда украл карпа.

— …Огромного карпа, толстого, будто бочонок! — кричал Котя, покраснев, как малина.

— Не брал я его! — отпирался Гамишек, и тоже довольно громко.

Румцайс задумался и спрашивает у Коти:

— Не шуми, а лучше объясни, сколько у тебя осталось к пруду карпов без того, что, как ты говоришь, выловил Гамишек?

— Почём я знаю? — разоряется Котя.

— С чего же ты взял, что одного тебе не хватает? — заметил Румцайс и собрался идти дальше.

Только это Котю не успокоило, а ещё больше раззадорило — как это, мол, его, рыбника, разбойник судит!

— Отдавай карпа назад!

От их крика под арками галереи, окружавшей городскую площадь, стоял страшный гул.

А Циписек меж тем дошёл до лесного озера, где хозяйничал водяной Ольховничек.

Водяной как раз сидел на своей вербе и уже издалека закричал Циписеку:

— Ты небось румцайсовский! Ну весь в папу, живой портрет!

А Циписек на это:

— А ты кто?

— Не узнаёшь водяного? — удивился Ольховничек.

— Как я узнаю водяного, если я никогда ещё не видел даже озера!

— А озеро вот оно, — показал Ольховничек, обошёл вокруг камышей и снова забрался на вербу и уселся там с грустным видом.

Циписек, глядя на него, покачал головой:

— Отчего ты такой невесёлый?

— Потому что я ничего, кроме озера, в жизни не видел, — вздохнул Ольховничек. — Сижу тут на вербе и смотрю на воду.

— Что ж ты нигде не бываешь? — поинтересовался Циписек.

— Если сюртучок мой высохнет, мне конец, — объяснил Ольховничек.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, он перекувырнулся через голову, превратился в карпа и начал плавать и нырять в озере.

Циписек хлопнул сосновой шляпой о колено и говорит:

— Я придумал, как сделать, пойдём со мной, повидаешь свет.

Зачерпнул он полную шляпу воды из пруда, посадил в неё Ольховничка, обернувшегося карпом, и пошёл с ним по дороге. Они смотрели вокруг и дивились. Водяной — что телеги ездят без вёсел, что у козы нет плавников, а собака лает одинаково — как возле озера, так и у дома. Циписека и подавно всё удивляло. Наконец Ольховничек говорит:

— А теперь пошли в Ичин.

Пошли они, откуда слышали бой башенных часов, и вышли прямо на базарную площадь. Рыбник Котя всё ещё ругался, приставал к Гамишеку и напоследок пригрозил: Не вернёшь мне карпа — высекут тебя розгами!

Румцайс, стоявший чуть поодаль, услыхал это и сказал:

— Если ты, Котя, не уймёшься, я всажу в тебя желудёвый заряд из пистолета, в то место, на котором сидишь!

Тут подходит к ним со шляпой в руках Циписек, а в шляпе плещется карп. Плавники — как два веера, хвост развевается знаменем, не карп — красавец.

Рыбник Котя — цап его и держит, а глазами на Румцайса, Гамишека и Циписека мечет молнии.

— Не знаю, как вы меж собой столковались, мошенники, только это тот самый мой карп. Я его взял и не отпущу.

Помчался он с карпом прямо к княжескому пруду и пустил его в воду. Сказывают, карп высунул морду из воды и говорит Коте:

— Зайди завтра к князю, он тебя похвалит.

Сказывают ещё, что этот карп ночью увёл всю рыбу из княжеского пруда в речку Цидлину.

И последнее, что сказывают, так это, что рыбник Котя наслаждался княжеской похвалой в ичинской каталажке целых четыре недели.

Когда Циписек подрос, он захотел пойти повидать свет. Маня только вздохнула — сынок такой непоседа:

— Смотри, пусть тебе повезёт на службе у людей.

И Циписек отправился. Он обошёл стороной ичинский замок, и тут его окликнули со двора бургомистра, мол, им как раз нужен такой мальчик — носить за бургомистром шляпу и трость.

— Что ж, пойду к вам служить, — согласился Циписек, подумав про себя, что с бургомистром он везде побывает и многое узнает.

Но ичинский бургомистр Гумпал целыми днями сидел в кресле и смотрел на лиловый камушек на цепочке от часов, что висела у него на животе. Наглядевшись досыта, он вынимал из кармашка жилетки часы. На циферблате часов красовался алый тюльпан, а если нажать пружинку, часы играли песенку. Часовщик Семерад из мастерской у башенных ворот не раз говорил, что такие часы он ни за какие деньги не взялся бы чинить.