Шрифт:
– Ти, Марку, нездужаєш…
– Тихо! Чуєш? Десь недалеко дзвони дзвонять. Так само дзвонили в самбiрськiй церквi, як приїхав владика на наш екзамен. Ти маєш ще той хрестик?
– Певно, що маю… Владика говорив, що вiн нас вiд усякої бiди вирятує.
– Але дзвони таки дзвонять, що й не говори.
– Це в тобi так кров ворушиться. Не думай про те, брате, а краще молися до Пречистої, щоб за нами заступилася…
– Молитися буду, щоб Господь грiхи простив, менi вже не жити…
– Не вдайся в розпуку, все буде гаразд.
– Менi вже загибати, так загибати. Оцим грiх свiй спокутую. Я ж вбив чоловiка. Але чого ти зi мною гинеш? Ти нi в чому не повинен, тобi би тiльки жити… А менi все одне, чи на шибеницi повиснути за вбивство, чи в снiгу закостенiти, може, так i краще…
А тим часом курява не вгавала, але ще бiльше з кожною хвилею дужчала. Петро знав, що це значить. Вiн втратив усю надiю.
– Пропало!
– крикнув Марко в передсмертнiй розпуцi.
– Слухай, Петре. Послухай мене ще раз перед смертю… Лиши мене тут, а сам втiкай, рятуй себе! Я вже не можу на конi всидiти. Рана огнем пече, я мушу злiзти з коня, а йти нездужаю… А як вернеш у нашi Кульчицi, так постав менi пiд церквою на цвинтарi хрестика.
– Марку, не говори небилиць, забороняю тобi це.
Надворi стемнiло зовсiм. Метелиця не вгавала, а снiгу насипало по колiна. До того взявся ще сильний вiтер, що кидав масою мокрого снiгу на всi боки й залiплював очi та запирав духа.
– Бачиш, Марку, зараз буде кiнець бiдi, цей вiтер геть розжене снiгову хмару й випогодиться.
Марко мовчав. Конi страшно потомилися, вони тяжко стогнали й ледве волокли ноги. Часто вони приставали й треба було їх пiдганяти. Петро став стиха вiдмовляти передсмертнi молитви, йому страшно було жаль молодого життя. Ладився, мов сокiл до лету, та крила передчасно пiдломило.
В тiй хвилi кiнь Марка спотикнувся й упав зразу на переднi колiна, а опiсля повалився в снiг боком, застогнав i простягся. Петро скочив зi свого коня й з бiдою витягнув Марка з-пiд неживого коня.
– Ет, може й так бути, сiдай на мого коня, а я прочуваю, що тут десь недалеко буде людське житло.
Марко отягався.
– Лиши мене, Петре, тут; менi так страшно спати хочеться. Я ось так приляжу бiля того бiдного коня й трохи продрiмаюся… А ти… Ти втiкай звiдсiля, бо тут смерть!
Вiн скрикнув тi слова якимсь нелюдським страшним голосом: "Втiкай!"
– Марку, я старший, мене маєш слухати - говорив твердо Петро.
– Зараз сiдай на коня!
Вiн з бiдою висадив Марка на свого коня, взяв за поводи й, бродячи по глибокiм снiгу, йшов навмання.
На свiтi стояла нiч, нiч бiла, як сорочка мерця.
Волоклися якийсь час, а далi й кiнь пiд Марком став спотикатися, поки не впав, як i його товариш.
Петра аж заморозило. Пропала остання надiя. Вiн узяв Марка пiд руку й так бродили далi нога за ногою.
– Не можу далi й кроком рушитися, - говорив Марко, сiдаючи в снiгу.
– Лиши мене тут.
– Не лишу, - говорив завзято Петро, - пропадемо так вкупi, в братнiх обiймах, як слiд щирим побратимам. Сiдай менi на плечi…
– Не хочу… Я останусь тут, а ти втiкай.
– Мусиш! Чув? Я приказую!
Вiн скинув з себе кожух, нагнувся й пiдсадив на себе Марка, та взяв його попiд ноги.
– Держися шиї, та не души, щоб можна було дихати.
Тяжко було Петровi нести недужого товариша. Хоч зимний вiтер прошибав до костi, вiн прiв i добував останнiх сил, щоб наперед крок за кроком поступати.
Аж нараз… Господи! Чи це може бути правда? Петро почув гавкання собак, що неслось десь здалеку збоку… А може, це лише причулося? Марковi причулися дзвони, а йому - голос собак. Та нi, воно справдi так…
– Марку, чи ти чуєш що?
– Я давно вже чую голос собак та нiчого не говорю, бо ти кажеш, що менi прочувається й сердишся на мене. Та коли ж правда, то пусти мене, я вже вiдпочив i пiду сам.
Марковi справдi прибуло сили. Держачися за руки, поспiшали щомога далi на голос. Собаче гавкання ставало щораз ближче, виразнiше помимо виття вихру.
– Як є собаки, то є й люде, якась оселя недалеко. Радiй, братику, молитву нашу вислухала Свята Покрова.
Тяглися так довгий час, аж стали над якимсь широким ровом, за ним щось сiрiло, начеб лiс, а за тим гавкали собаки. Не знать хто там живе… Хай би й татарин, а все ж - людина. Собаки, почувши чужих людей, ще дужче стали гавкати та присiкатися.
Петро став гукати з цiлої сили:
– Гей люде добрi, пустiть подорожнiх! Товариш менi занедужав. Рятуйте ради Бога!
– Я тут трохи приляжу, та й вiдпочину… Менi дуже спати хочеться.