Сочинения. В 2-х томах
вернуться

Клюев Николай Алексеевич
Шрифт:

(1917)

II

Изба — святилище земли,

Изба — святилище земли, С запечной тайною и раем; По духу росной конопли Мы сокровенное узнаем. На грядке веников ряды — Душа берез зеленоустых… От звезд до луковой гряды — Всё в вещем шёпоте и хрустах. Земля, как старище-рыбак, Сплетает облачные сети, Чтоб уловить загробный мрак Глухонемых тысячелетий. Провижу я: как в верше сом, Заплещет мгла в мужицкой длани; Золотобревный отчий дом Засолнцевеет на поляне. Пшеничный колос-исполин Двор осенит целящей тенью… Не ты ль, мой брат, жених и сын, Укажешь путь к преображенью? В твоих глазах дымок от хат, Глубинный сон речного ила, Рязанский, маковый закат — Твои певучие чернила. Изба — питательница слов Тебя взрастила не напрасно: Для русских сел и городов Ты станешь Радуницей красной. Так не забудь запечный рай, Где хорошо любить и плакать! Тебе на путь, на вечный май, Сплетаю стих — матерый лапоть.

III

У тебя, государь, новое ожерельице…

У тебя, государь, новое ожерельице…

Слова убийц Св. Димитрия-царевнча.
Елушка-сестрица, Верба-голубица, Я пришел до вас: Белый цвет-Сережа, С Китоврасом схожий Разлюбил мой сказ! Он пришелец дальний, Серафим опальный, Руки — свитки крыл. Как к причастью звоны, Мамины иконы Я его любил. И в дали предвечной, Светлый, трехвенечный, Мной провиден он. Пусть я некрасивый, Хворый и плешивый, Но душа, как сон. Сон живой, павлиний, Где перловый иней Запушил окно, Где в углу, за печью, Чародейной речью Шепчется Оно. Дух ли это Славы, Город златоглавый, Савана ли плеск? Только шире, шире, Белизна псалтири — Нестерпимый блеск. Тяжко, светик, тяжко! Вся в крови рубашка… Где ты, Углич мой?.. Жертва Годунова, Я в глуши еловой Восприму покой. Буду в хвойной митре, Убиенный Митрий, Почивать, забыт… Грянет час вселенский, И Собор Успенский Сказку приютит.

IV

Бумажный ад поглотит вас

Бумажный ад поглотит вас С чернильным черным сатаною, И бесы: Буки, Веди, Аз, Согнут построчников фитою. До воскрешающей трубы На вас падут, как кляксы, беды, И промокательной судьбы Не избежат бумагоеды. Заместо славы будет смерть Их костяною рифмой тешить, На клякс-папировую жердь Насадят лавровые плеши. Построчный пламень во сто-крат Горючей жюпела и серы. Но книжный червь, чернильный ад Не для певцов любви и веры. Не для тебя, мой василек, Смола терцин, устава клещи, Ржаной колдующий восток Тебе открыл земные вещи: «Заря-котенок моет рот, На сердце теплится лампадка». Что мы с тобою не народ — Одна бумажная нападка. Мы, как Саул, искать ослиц Пошли в родные буераки, И набрели на блеск столиц, На ад, пылающий во мраке. И вот, окольною тропой, Идем с уздой и кличем: сивка! Поют хрустального трубой Во мне хвоя, в тебе наливка, — Тот душегубный варенец, Что даль рязанская сварила. Ты — коловратов кладенец, Я — бора пасмурная сила. Таран бумажный нипочем Для адамантовой кольчуги… О, только б странствовать вдвоем, От Соловков и до Калуги. Через моздокский синь-туман, На ржанье сивки, скрип косули!.. Но есть полынный, злой дурман В степном жалеечном Июле. Он за курганами звенит И по-русалочьи мурлычет: «Будь одиноким, как зенит, Пускай тебя ничто не кличет». Ты отдалился от меня За ковыли, глухие лужи… По ржанью певчего коня Душа курганная недужит. И знаю я, мой горбунок В сосновой лысине у взморья, Уж преисподняя из строк Трепещет хвойного Егорья. Он возгремит, как Божья рать, Готовя ворогу расплату, Чтоб в книжном пламени не дать Сгореть родному Коловрату.

207

На овинной паперти Пасха,

На овинной паперти Пасха, Звон соломенок, сдобный дух: Здесь младенцев город, не старух, Не в косматый вечер злая сказка. Хорошо с суслоном «Свете» петь, С колоском в потемках повенчаться, И рукою брачной постучаться В недомысленного мира клеть. С древа жизни сиринов вспугнуть, И под вихрем крыл сложить былину. За стихи свеча Садко-овину… Скушно сердцу строки-дуги гнуть. Сгинь, перо и вурдалак-бумага! Убежать от вас в суслонный храм, Где ячменной наготой Адам Дух свежит, как ключ в глуши оврага. Близок к нищим сдобный, мглистый рай, Кус сиротский гения блаженней… Вседержитель! Можно ль стать нетленней, Чем мирской, мозольный каравай?

208

Я потомок лапландского князя,

Я потомок лапландского князя, Калевалов волхвующий внук, Утолю без настоек и мази Зуд томлений и пролежни скук. Клуб земной — с солодягой корчагу Сторожит Саваофов ухват, Но, покорствуя хвойному магу, Недвижим златорогий закат. И скуластое солнце лопарье, Как олений, послушный телок, Тянет желтой морошковой гарью От колдующих тундровых строк. Стих — дымок над берестовым чумом, Где уплыла окунья уха, Кто прочтет, станет гагачьим кумом И провидцем полночного мха. Льдяный Врубель, горючий Григорьев Разгадали сонник ягелей; Их тоска — кашалоты в поморьи — Стала грузом моих кораблей. Не с того ль тянет ворванью книга, И смолой запятых табуны? Вашингтон, черепичная Рига Не вместят кашалотной волны. Уплывем же, собратья, к Поволжью, В папирусно-тигриный Памир! Калевала сродни желтокожью, В чьем венце ледовитый Сапфир. В русском коробе, в эллинской вазе, Брезжат сполохи, полюсный щит, И сапфир самоедского князя На халдейском тюрбане горит.

209

Чтобы медведь пришел к порогу

Чтобы медведь пришел к порогу И щука выплыла на зов, Словите ворона-тревогу В тенета солнечных стихов. Не бойтесь хвойного бесследья, Целуйтесь с ветром и зарей, Сундук железного возмездья Взломав упорною рукой. Повыньте жалости повязку, Сорочку белой тишины, Переступя в льняную сказку Запечной, отрочьей весны. Дремля, присядьте у печурки — У материнского сосца, И под баюканье снегурки Дождитесь вещего конца. Потянет медом от оконца, Паучьим лыком и дуплом, И весь в паучьих волоконцах Топтыгин рявкнет под окном. А в киновареном озерке, Где золотой окуний сказ, На бессловесный окрик зорко Блеснет каурый щучий глаз.

210

Гробичек не больше рукавицы,

Гробичек не больше рукавицы, В нем листочек осиновый, белый. Говорят, что младенческое тело Легкокрылей пчелки и синицы. Роженичные ж боли — спицы, Колесо мученицы Екатерины, Все на свете кошмы и перины От кровей Христовы багряницы. Царский сын, на вымени у львицы Я уснул, проснулся же поэтом: Вижу гробик, листиком отпетым В нем почили горькие страницы. Дайте же младенчику водицы, Омочите палец в синем море.".. Уши мира со стихами в споре: Подавай им строки, как звоницы. Гробичек не больше рукавицы, Уплывает в сумерки и в свечи… Не язык ли бедный человечий Погребут на вечные седьмицы?

211

Есть каменные небеса

Есть каменные небеса И сталактитовые люди, Их плоскогорья и леса Не переехать на верблюде. Гранитоглавый их король На плитняке законы пишет; Там день — песчаник, полночь — смоль, И утро киноварью дышит. Сова в бычачьем пузыре Туда поэта переносит, Но кто о каменной заре Косноязыкого расспросит? И кто уверится, что Ной Досель на дымном Арарате, И что когда-то посох мой Сразил египетские рати? Хитрец и двоедушный плут — Вот Боговидящему кличка… Для сталактитовых Иуд Не нужно красного яичка. Им тридцать сребренников дай, На плешь упроченные лавры; Не Моисею отчий край Забьет в хвалебные литавры. Увы, и шашель платяной Живет в порфирном горностае! Пророк, венчанный купиной, Опочивает на Синае. Каменнокрылый херувим Его окутал руд наносом, Чтоб мудрецам он был незрим, Простым же чудился утесом.