– Я не считаю вас маньяком, - негромко произнесла Эша, - я считаю вас очень неприятным человеком, сидящим на цепи, и я считаю, что вам самое на ней место. Я достаточно откровенна?

– Вполне, - процедил Гурин.
– Надо ли понимать, что меня теперь не обвиняют?

– Технически нет. Вы не сажали нас на цепь и не планировали этот веселый вечерок, - Эша потерла лодыжку, - но вот в том, что это вообще произошло, я думаю, вы виноваты.

– Не понял!
– буркнул Петр Семенович.
– Хочешь сказать, это из-за меня? А вы, прочие, невинные жертвы? Белые и пушистые?

– Разве я такое сказала?
– удивилась Шталь.
– Нет, кроме моего брата здесь вряд ли есть невинные. Но мне кажется, если б не вы, они б тоже не были виноваты.

– Ты делаешь эти дурацкие выводы из длины моей цепи?
– Гурин усмехнулся.
– Послушай, детка, я никого из этих придурков прежде в жизни не видел, ясно?! Они сюда попали не по разосланным приглашениям! Они выиграли! Это не было умыслом, это был лишь слепой случай! Я проводил честную акцию!

– Вы сами исполняли роль слепого случая?!
– поинтересовалась Эша.

Мелкие боевые действия на территории зала прекратились, и прочие узники обратились в слух, часто дыша и поместив все свои взгляды на лицо Гурина. Только спящая пара все так же безмятежно похрапывала под ворохом спутанных волос.

– Нет, Лидия Сергеевна, - в голосе Петра Семеновича промелькнуло слабое подобие уважения.
– Мой референт. Очень исполнительная и сообразительная женщина. Вообще-то я думал кого-нибудь из магазинных девок длинноногих, а она как-то намекнула в шутку... я и подумал, почему нет? Она ничего.

– Вообще-то это я должна была крутить барабанчик!
– озлилась Юля.
– Ты мне обещал... а теперь еще, значит, и девки?!.. Мало того, что заменил меня какой-то старой лошадью...

– Заткнись!
– буркнул Петр Семенович.
– Ты ее и не видела никогда!

– Я ее помню - очень симпатичная женщина, - подал голос стоматолог.
– Да и вовсе не такая уж и старая - лет сорок, не больше. Думаете, она могла сделать так, чтоб выиграли именно мы? Подтасовала выигрыши?

– Да зачем ей это?!
– казалось, искренне удивился Гурин.
– Она у меня чуть больше года работает, получает достаточно, отношения у нас нормальные...

– Знаю я твои нормальные отношения!
– процедила Маланчук.
– Интересно, сколько раз на дню...

Ее слова прервал легкий звенящий звук, потом механический щелчок. Напольные немецкие часы тихонько вздохнули, словно пробуждаясь ото сна, маятник нелепо дернулся, потом мягко качнулся в сторону, поплыл обратно и мерно защелкал в привычном ритме. Резной лев над циферблатом, казалось, оживился, и в его деревянных глазах появилась заинтересованность. Длинная ажурная стрелка, остановившая ночь на половине второго, дрогнула и перескочила на тридцать первую минуту.

– Боже мой!
– прошептала Вера и, сомкнув ладони под рубенсовской грудью, обратила свой взор к потолку. Зоя-Оля воровато перекрестились, остальные затаили дыхание, не сводя глаз с раскачивающегося золотистого диска.

– Ну, господа, - бодро сказал Максим, - похоже нам пришел...

Но тут Зоя-Оля истошно заверещали, прервав не успевшую развиться оптимистическую речь, Юля с рыданием повалилась на распотрошенный диванчик, а администраторша испустила жуткий контральтовый вой тигрицы, у которой отнимают потомство. Коля-второй громко выразил свое отношение к происходящему с помощью трех наиболее популярных в русском языке букв и рванул цепь с такой силой, что в более недоброкачественном помещении от такого рывка вынесло бы и то, к чему крепилась цепь, да и всю стену в придачу. Увы, Иванов действительно не строил "хрень".

– Надо же что-то делать!
– суетился Гурин на конце своей цепи.
– Надо же их как-то... Колька!

Коля-второй, не прекращавший яростно-дергательных движений, вновь склеил слово из популярных букв, но на этот раз адресовал его не ситуации, а самому Гурину, и состоятельный человек цветом лица стал похож на свежесваренную свеклу.

– Может, стоит попрощаться?
– Сева, сидевший на полу, привалился к сиденью диванчика.
– Рыбок жаль - они ведь теперь тоже состарятся.

– Подожди, еще рано превращаться в скисшие сливки, - прошептала Эша, одной рукой держась за цепь, а другой - за хризолит и глядя на часы. Маятник, казалось, качался чуть быстрее, чем должен был, и длинная стрелка уже переехала к цифре десять, а короткая четко указывала на двойку. Шталь смотрела и пыталась ощутить часы. Пыталась понять, о чем они могут думать. Понять причину их действий. Что им мог внушить Говорящий, при условии, что он тут был? Отвращение к ним, прикованным? Ненависть? Чувство мщения? Или они делают это из любопытства?