Андреев Порфирий
Шрифт:
– Откуда, друг?
– Из Горьковской области,
– Ну, насчет Горьковской ты мне не говори, скажи лучше из какого района Чувашии?
– Ядринского.
– Деревня?
– Поселок Канаш.
Мать честная! Земляк, километров десять от моей деревни. Я скал, что из Горького, но приезжал в Ядрин к дяде. Нашлись общие знакомые. Разговорились. 0 том, что я тоже чуваш, конечно, умолчал, а от акцента я избавился еще в детстве. Забегая вперед, скажу, что он оказался мужем Маруси, двоюродной сестры моей жены (тогда будущей, конечно). После войны Маруся вышла замуж вторично, дети (пятеро) уже взрослые, окончили институты, есть внуки. Встреча эта, к сожалению, оказалась последней. Вскоре узнали, что чуваша и татарина Гришу забрали ночью полицаи. Зачем, мы тогда не знали. Только после войны узнал, что немцы образовали из нацменов Поволжья Волго-Вятский легион, туда они, видимо, и попали, там и погибли.
Деревня Конёлы небольшая, но расположена довольно живописно. 4-5 улиц веерообразно сходятся в центре. Там пригорок, на пригорке правление колхоза, каменное здание с колоннами, бывший дом помещика. Но самое примечательное, конечно, став (пруд). У нас тоже есть пруды, но поскольку земля сильно пересеченная оврагами, не больше. А здесь пруд грандиозный. Земля равнинная, хотя плотина невысокая, пруд разливается широко. Шириной с Волгу, может местами шире, а длиной 8-10 километров, тянется до следующего села, а там снова такой же пруд. Полно рыбы (карп зеркальный), дичи, диких уток. Аисты прилетают ранней весной , устраивают гнезда на камышовых крышах хат. Любо-дорого слушать по утрам их пулеметные трели. Это они клацают клювами. Пищи для них хватает с избытком, несметное количество лягушек ведут по ночам свои концерты. Огород моей хозяйки упирается прямо в пруд, так что купаться - рядом.
Как-то в конце ноября рано утром меня разбудил мой друг Марко Караванский:
– Вставай, Петро! Идем таскать очерет!
Ничего не понимаю. Объяснили. Оказывается, пруд покрылся льдом, и можно свободно пробраться на острова, поросшие трехметровым тростником. Этот камыш - прекрасное топливо на всю зиму. Надо спешить, потому что туда устремилось все население деревни. Действительно, по пруду со всех сторон идет народ. Мы с Марко тоже связали по связке. Тут я убедился, что не зря Марко шахтер. Я тоже не из слабых, но скоро замучился, а Марко хоть бы что, тащит, связки, которые куда больше моих. Так работали два дня, пока совершенно не очистили все ближние острова. Тащим, а Марко еще и шутит "Трещит крестьянский пуп".
Случай в бане
Я по-прежнему хожу на работу, а по воскресеньям играю на свадьбах. Как-то я явился туда небритым. Один из гостей предложил свою бритву. Побрился. Через несколько дней на подбородке появились волдыри, потом черная короста, которая стала быстро распространяться по лицу, шее и груди. Лекарств никаких в деревне нет. Пробовал мазать керосином - не помогает. А в это время объявили набор молодежи для работы в Германии. Нас, пленных, записали, конечно, в первую очередь, в том числе Костю-лейтенанта и обоих Ковалей. Повели в райцентр Жашков. Там я отбрыкался, благодаря сикосу, болезнь оказалась заразной, и меня вернули. В больнице фельдшер дал мне какую-то твердую мазь вроде смолы или сухого дегтя. Я стал мазать, и дело пошло на поправку. А сколько радости было для хозяйки Марийки! Бедняжка любила до безумия.
Примерно через месяц - второй набор в Германию. На этот раз отвертеться не удалось: едкое уже прошел, только на шее остался еле заметный шрам. Сутки продержали в Жашкове, в школе под охраной, на вторые сутки на вокзал и в эшелон. Моя хозяйка Марийка и несколько женщин не поленились придти нас провожать за 20 км. Поистине любовь на все способна. Я вылез из вагона и при всех ее поцеловал.
Поезд тронулся, колеса застучали, и наш путь в Германию начался. В нашем вагоне, кроме меня, еще один пленный-примак Федя, молодожены (я у них еще играл на свадьбе) и девчата 15-20 лет, многие окончили 10 классов. Среди них и Люся, сестра моего товарища в Конёлах, бывшего студента-медика последнего курса. Когда прощались, он подвел ко мне свою сестру и сказал: "Люся, держись этого человека, с ним не пропадешь”. И мне: "Я тебе поручаю самого дорогого мне человека - сестру. Береги ее". Поэтому, когда стали укладываться спать, Люся со своими пожитками пришла ко мне и легла рядом. Я, конечно, ее не тронул.
Приехали в Брест. О героической обороне крепости мы, конечно, не слыхали. Ссадили, повели в какой-то непомерно длинный барак, накормили впервые горячей пищей. Какой это был суп - не помню, потому что не был голодный. Потом повели в город, в баню. Шли долго, перешли какой-то виадук, потом мост через реку. Перед баней мужчин наголо постригли, а всем, в том числе и женщинам, побрили все интимные части тела. Процедура была неприятна особенно девушкам, так как производили ее мужчины, правда, свои , русские, но все-таки. Немцы очень боялись, что русские могут завезти в Германию вшей. Все белье и одежду тщательно пережарили.
В бане произошел такой инцидент. Об этом со смехом рассказали женщины. Вошли несколько немецких солдат (а может, офицеры). Они со смехом прошли по залу, осматривая голых женщин. Один из военных подошел к 17-летней Гале, моей соседке по Конелам, полюбовался на ее формы и похлопал пониже спины. Галя закрыла лицо руками и заплакала. Впрочем, случай этот был исключительный. В Конёлах я спрашивал, как вели себя немецкие солдаты после взятая деревни, не было ли изнасилований. Все сказали, что ни одного случая, даже попытки, изнасилования не было. Не было и сожительства, хотя солдаты жили в хатах довольно долго. Чем это объясняется, трудно сказать. Забегая вперед, скажу, что в Германии на стенах в столовых и кафе висели инструкции об обращении с советскими гражданами. В одном из многочисленных пунктов сказано: "Русскому нет места за немецким столом в немецкой семье. Сожительство рабочих с Востока ("остарбайтеров") с немцами карается: русской стороне, будь то мужчина или женщина, - смерть, а немецкой - вечный позор, женщинам обрить наголо волосы на голове.
Переехали границу. Мы в Польше. На остановках беседую с поляками. Многие, особенно пожилые, понимают и неплохо говорят по-русски. Куда нас везут - никто не знает. Здесь следов войны незаметно, разрушений тоже. В вагоне обжились, стали как одна семья, коротаем время рассказами об увиденном, пережитом и прочитанном. Я задаю девчатам арифметические задачи (с педтехникума многие из них помню наизусть), они с увлечением решают. Проезжаем туннели, иногда долго, по 5-10 минут. И тут нашли развлечение. В темноте парни целуют девушек, а по выходе из туннеля девушки мучительно стараются угадать по глазам, кто же их целовал?