Шрифт:
Детишки самого нежного возраста пищали тоже нечто наивно-агрессивное:
Возьмем винтовки новые, На них — флажки, И с песнями в стрелковые Пойдем кружки!Все и повсюду пели, подпевали, насвистывали… В воздухе веяло грозой.
РОЗОВЫЙ ЗАКАТ
1
Над Буниным гроза тоже разразилась, причем самым неожиданным образом.
Галина Кузнецова давно томилась в Грасе. Ее угнетала однообразная жизнь, пустые провинциальные будни, двусмысленность собственного положения. Когда-то у нее был муж, страстно ее любивший. Был пусть скудный, но свой быт, своя семья.
Но все круто изменилось августовским днем 1926 года…
* * *
Словно разморенная беспощадным южным солнцем, желто-зеленая волна лениво стелилась на золотой прибрежный песок и с тихим шорохом сползала обратно, оставляя после себя темную полосу. Небосвод пламенел багровым закатом, обещая душный вечер.
Поджарый, крепкого сложения человек в полосатых шортах на узких бедрах быстро вошел в воду, поднырнул под набегавшую волну и долго не появлялся на поверхности.
Его голова мелькнула далеко, в саженях пятнадцати от берега. Красиво вытянув тело, взбурливая воду ногами, он широкими гребками уплывал все дальше и дальше. Он плыл по солнечной дорожке, словно торопясь слиться с опускавшимся к горизонту гигантским диском светила.
Вдосталь наплававшись, он вылез на берег, слегка пошатываясь от приятной усталости и оставляя узкими пятками глубокие следы, тут же наполнявшиеся водой, направился вдоль полосы прибоя.
— Иван Алексеевич, Иван Алексеевич!
Размахивая руками, жизнерадостно улыбаясь, к Бунину спешили тщедушный человечек с какой-то дамой. Когда они приблизились, он узнал историка литературы и пушкиниста Модеста Гофмана. Рядом с ним стояла миловидная, чуть полноватая молодая женщина, невысокого роста, но сложения все же приятного. Весь вид ее выражал особого рода покорность, податливость, что всегда ценится мужчинами.
После горячих приветствий Гофман жизнерадостно произнес:
— Мне сказали, что вы приехали в Жун-ле-Пэн и остановились в «Русском доме». Вот мы с Галиной Николаевной, моей соседкой по отелю, большой поклонницей вашего таланта, поспешили к вам, Иван Алексеевич, в гости. А Вера Николаевна сказала, что вы не утерпели, побежали купаться на этот пляж. Мы за вами… Но, доложу вам, вы плаваете как заправский спортсмен!
Вдруг спохватившись, он оглянулся на свою спутницу:
— Позвольте представить — Галина Николаевна Кузнецова, поэтесса.
Она так ласково, так зазывно взглянула своими большими глазами на Бунина, что у того в сладком предчувствии похолодело в груди. Он молча смотрел на нее, подыскивая какую-нибудь приличную моменту фразу, желая сказать что-нибудь естественное, не банальное, но слова шли на память все какие-то убогие, вычурные.
Легким, непринужденным движением она протянула ему тонкую, изящную кисть. С давно не испытанным волнением он задержал ее в своей руке и почувствовал, что все идет кругом и все во вселенной исчезло, все — кроме нее, о встрече с которой, казалось, мечтал всю жизнь, день за днем.
Его выручила память.
— Я помню ваши стихи, — живо произнес Иван Алексеевич. — Я читал их в «Благонамеренном».
Она счастливо удивилась, заулыбалась, и улыбка очень красила ее лицо.
— Спасибо! — Ее голос звучал благодарно и робко. — А я-то была уверена, что стихи никто не заметил.
— Еще как заметил! И даже запомнил.
Иван Алексеевич вдруг почувствовал необыкновенный внутренний подъем и, удивляясь самому себе, что он действительно помнит ее стихи, которые когда-то, месяца два-три назад видал в журнале, который князь Дмитрий Шаховской выпустил в Брюсселе, начал читать:
Почувствовать свое предназначенье Сгибать мечту, как самый страстный лук, И падать в раскаленное теченье Неутоляемых летами мук…Он замялся, но она тут же пришла на выручку и продолжила:
Всю жизнь следить с берегового вала Нездешнего круженье корабля… Мне — правнучке упрямого Дедала — Отмерена смиренная земля…