Невидимая птица
вернуться

Червинская Лидия Давыдовна
Шрифт:

«Может быть, нам это вместе приснилось…»

Может быть, нам это вместе приснилось (благодарю за участье во сне), а наяву ничего не случилось в нашей сиротски любимой стране. Правда едва ли бывает такою (так что нельзя прикоснуться рукою, все рассыпается в мертвой пыли). Правда была бы богаче, печальней. Такне уходят, как эти ушли… Чайки кружились над белой купальней, ласково флаг развевался вдали. Море вечернее двигалось к югу и возвращалось назад к берегам… Мы ни о чем не напомним друг другу и ничего не доверим словам.

«Не надо поздних сожалений…»

Не надо поздних сожалений, упреков совести не надо, не верь жестокому уму. Верь, безотчетно верь тому, чему живое сердце радо – поля в сиреневом дыму, по золотистому холму ложатся молодые тени лучистых легких облаков… Не надо трудных объяснений, изысканных и горьких слов. Нет прошлого у нас с тобою, но есть дарованный судьбою сентябрьский, яркий, страстный цвет. Должно быть, воля есть Господня и в том, что опоздал ответ, и в том, что я люблю сегодня всей силой страсти и смиренья, накопленной за столько лет… Есть настоящее мгновенье – что в том, что будущего нет?..

ОКТЯБРЬ

«Я радуюсь осенним дням в Париже…»

Я радуюсь осенним дням в Париже, как будто мне их кто-то подарил, Уже развязка с каждым часом ближе, а сколько новых чувств, желаний, сил. Какое небо, друг мой, и какою надеждой полон вечер в октябре… Такжизнь любить – и уходить с тоскою о разделенности и ласковом добре. Как щедро льется солнце, догорая… Пусть я сдаюсь в бессмысленной борьбе за право жить – я вспомню, умирая, о праве только на любовь к тебе. Прощаю все – тоску и униженье, благодарю за позднее тепло, как прежде (ведь и это достиженье) не зная злобы – и не веря в зло.

«Самоубийца в час разлуки…»

Самоубийца в час разлуки не меньше любит жизнь, чем тот, кто счастлив, праведно живет, не зная настоящей скуки. Кто их измерит, эти муки за неоконченным письмом, перед раскрытым в ночь окном? Кто судит, по какому праву, того, который пьет отраву и этим искупает грех: наверно, свой – быть может, всех.

« Двенадцать месяцев поют о смертном часе…»

Двенадцать месяцев поют о смертном часе… А жизнь по-новому, как осень, хороша. В ночном кафе, на вымершей террасе, в молчанья пьем и курим, не спеша. Куда спешить нам… Вечность наступила – мы даже не заметили когда. Исчезли дни. Слились в одно года. Лишь в смене месяцев по-прежнему есть сила и безутешность памяти земной… Минувшее – как темная звезда в огромном небе, залитом луной.

«Пила, любила, плакала и пела…»

Пила, любила, плакала и пела… Чей это образ – неужели мой? Ведь мне хотелось только одного: полезного, живого дела, которое, как друг, старело бы со мной, любимого… но не было его. Синеют вены на руке сухой… А жизнь без остановки пролетела, как поезд мимо станции глухой.

«На что похожа смерть? Не знаю: на полет…»

На что похожа смерть? Не знаю: на полет или падение… На пламя или ночь… На боль или забвение… На снег, на кровь… Я знаю только, что, когда твой час придет, я не умру с тобой, и не смогу помочь… К чему тогда моя любовь?

«Все было: беспутство, безделье…»

Памяти Б. Поплавского

Все было: беспутство, безделье, в лубочных огнях Монпарнас, нелегкое наше веселье, нетрезвое горе. Похмелье и холод в предутренний час. Тоскливо… в граненом стакане вчерашние розы свежи… Светает в пустом ресторане… В те ночи, в редевшем дурмане легенда творилась из лжи. Пусть судят о ней поколенья. Но в мир наш, где памяти нет, доносятся отзвуки пенья оттуда, где ждет воскресенья в молчаньи погибший поэт.

НОЯБРЬ

«Не может быть, что мы с тобой враги…»

Не может быть, что мы с тобой враги, что между нами недоверье, злоба… Не объясняй, не обещай, не лги. Никто не виноват и виноваты оба – не все ль равно? Я так боюсь разлуки, какой бы ни был ей положен срок. В любви закона нет, о смерти нет науки. Есть только ряд случайностей – и рок. Прости. Нет больше времени, нет силы… Кому пишу я… Мы с тобой враги. Я буду ждать тебя – не только до могилы – я буду ждать… И в праздник Всех Святых услышу, может быть, твои шаги, с печалью мертвых и тоской живых.