Шрифт:
— Переменит, — успокоительно произнес Ткачев. — Давно это с ним?
— Вторая неделя. Совсем измучился.
Макаров сбросил с головы одеяло.
— О, — вскрикнул он, — Федор Николаевич!
И его радость была так непосредственна, что Ткачев отвернулся, чтобы скрыть смущение.
— Намучился, небось? — осторожно спросил он у Макарова.
— Было по-всякому, — тихо ответил тот.
— Ну вот, теперь отдохнешь. Я привез приказ о консервации строительства.
ГАЗЕТНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ
— Лучше бы вы меня убили, Федор Николаевич. Вот так: поставили к стенке и шлепнули, — после минутной паузы произнес Макаров. Покосившись на поставленную перед ним тарелку с двумя чуреками и бутылку молока, попросил:
— Утвердите наш вариант, Федор Николаевич, и к весне будет дорога. Мы уже проделали главную работу, подвели полотно к предгорьям и разобрали завал на пятидесятом пикете.
«Ах, черт! — тут же вспомнил он. — Эта проклятая гора снова обрушилась на пятидесятый пикет. Как же я забыл об этом?»
— Дорогой мой, — мягко сказал Ткачев. — Приказ есть приказ. Эти деньги нужны в другом месте.
— А здесь не нужны?
— И здесь нужны, — уклончиво ответил Ткачев. — И вообще, Макаров, ты плохо осведомлен о наших делах. Есть умники, которые уверяют, что постройка здесь большого комбината не оправдает себя. Вот они-то и мутят воду.
Макаров сразу же вспомнил длинное холеное лицо Сафьянова, его узкие, презрительно сжатые губы.
— Я знаю этих умников. Пришлось увидеть.
— Тем лучше…
— Федор Николаевич, — взмолился Макаров. — Здесь же крупнейшее в стране месторождение серы. Слышите, крупнейшее! И одно из крупнейших в мире! Как же здесь обойтись без дороги? Пожалейте нас, Федор Николаевич!
Ткачев задумался.
— А ну-ка, дай проект.
Он развернул лист и склонился над ним. В комнате все затихли, боясь шевельнуться.
— Тэк-с, тэк-с, — бормотал Ткачев, поглядывая на поперечники. — Этот кусочек прошли. Пикет пятидесятый, в легенде значится завал. Но ты говоришь, завал разобран? Очень хорошо.
Макаров открыл было рот, чтобы сказать правду, но кто-то сильно толкнул его в бедро. Это был Солдатенков. Макаров промолчал.
— Дальше идут выемки и насыпи с незначительными отметками, — продолжал Ткачев. — Тоже очень хорошо. А здесь что на девяносто пятом. Ого, скальные работы.
— Взорвем, — кратко сказал Солдатенков, щуря глаза.
Ткачев быстро взглянул на него и снова припал к бумаге.
— Дальше до сто четвертого чисто. Так, здесь небольшая труба. Монокль?
— Так точно, — ответил Солдатенков.
— Дальше снова гладенько до двухсотого. Опять труба?
— Труба, Федор Николаевич, — откликнулся Макаров.
— Ой, вылетим мы в трубу с твоими трубами, — пошутил Ткачев, и все повеселели. — Дальше от трехсотого серпантинки — одна, вторая третья. Ну, это чепуха. И здесь последнее препятствие: небольшая насыпь и подпорная стенка. — Он в упор посмотрел на Макарова. — Сколько ты просишь?
Макаров задумался. Сметная стоимость дороги по старому варианту была равна трем миллионам. Федоров истратил двести тысяч, он — около ста.
— Дайте еще сто тысяч, и дорога будет готова.
— Любую половину, — сощурился Ткачев.
Макаров в изумлении уставился на него.
— Что это значит?
— Это значит, любую половину из ста. Или первые пятьдесят, или последние пятьдесят. Понял?
Лицо Ткачева было серьезно. Он не шутил.
— Хорошо, — поспешил согласиться Макаров.
— Не совсем, — уклонился Ткачев. — Окончательно решим завтра. На бумаге одно, а на местности другое. Я утром поеду по трассе, и тогда решим. Вот так. Меня за эти пятьдесят тысяч тоже по головке не погладят. Это я ведь беру на себя, на свой риск.
Лицо Макарова вытянулось. Он растерянно взглянул на Солдатенкова. Тот незаметно подмигнул ему.
…Макарова утомил напряженный разговор. Он опустил голову на подушку и вскоре уснул.
Когда он проснулся, было уже утро.
«Проспал, проспал, — мучительно терзала его одна и та же мысль. — Ткачев поедет по трассе и увидит, что я солгал. Что же делать? Что? Эх, будь, что будет. Скажу ему тогда всю правду. А может, и обойдется еще…»
Он потянулся было к бутылке с молоком, стоявшей перед ним, но сейчас же отдернул руку.