Он пятился, мотая головой, меч концом волочился по земле рядом с ним.

— Ты сможешь, — сказал Гарри, — у тебя получится! Ты только что достал меч, и я знаю, что использовать его должен только ты. Пожалуйста, давай покончим с ним, Рон.

Собственное имя словно подхлестнул его. Рон сглотнул и, с трудом дыша длинным носом, двинулся обратно к камню.

— Скажи, когда, — просипел он.

— На три, — откликнулся Гарри. Он, сузив глаза, посмотрел на медальон, сконцентрировался на букве "С", представляя вместо неё змею, и внутри медальона что-то завозилось, будто таракан в коробке. Было бы так просто пожалеть его, да вот только шею до сих пор саднило.

— Раз… два… три… откройся.

Последнее слово прозвучало шипящим сердитым возгласом, и золотые створки медальона с лёгким щелчком распахнулись.

За обоими стёклышками на створках моргали живые глаза, тёмные и красивые — какие были у Тома Риддла, прежде чем они у него стали красными с узкими зрачками.

— Бей, — сказал Гарри, неподвижно удерживая медальон на камне.

Рон трясущимися руками занёс меч. Остриё моталось над бешено вращающимися глазами, и Гарри, внутренне собравшись, крепко держал медальон, уже ожидая, что из опустевших створок польётся кровь.

И тут из хоркрукса раздался шипящий голос.

— Я видел твоё сердце, и оно моё.

— Не слушай его! — резко сказал Гарри. — Бей же!

— Я видел твои сны, Рональд Уизли, и твои страхи тоже. Всё, чего ты хочешь, может быть исполнено, но и то, чего ты боишься, так же возможно…

— Бей! — закричал Гарри, и его голос эхом повторили окружающие деревья. Остриё меча дрогнуло, и Рон уставился в глаза Риддла.

— Твоя мать любила тебя меньше других детей, она мечтала о дочери… Твоя девушка предпочла твоего друга, а тебя любит гораздо меньше, чем его… Всегда второй, всегда, навечно в тени…

— Рон, бей немедленно! — заорал Гарри. Он чувствовал, как медальон дёргается у него в руках, и боялся того, что скоро должно было произойти. Рон поднял меч выше, и глаза Риддла блеснули алым.

Из створок медальона, из обоих глаз выросли, как мыльные пузыри, странно перекошенные головы Гарри и Гермионы.

Рон вскрикнул от неожиданности и отшатнулся, люди из медальона продолжали подниматься — плечи, живот, затем ноги — пока не встали на медальоне во весь рост, бок о бок, как деревья с одним корнем, покачиваясь над Роном и настоящим Гарри, который отдёрнул руки от медальона, внезапно раскалившегося добела.

— Рон! — закричал Гарри, но Гарри-Риддл говорил теперь голосом Вольдеморта, и Рон, как зачарованный, не отрываясь, смотрел на него.

— Зачем ты вернулся? Нам без тебя было лучше, мы были счастливы без тебя, радовались, что тебя с нами нет… Мы смеялись над твоей глупостью, трусостью, самомнением…

— Какое самомнение! — эхом откликнулась Гермиона-Риддл. Она была красивее и в то же время страшнее, чем настоящая Гермиона. Она с хихиканьем плавала перед Роном, который смотрел на неё с ужасом, остолбенев, меч бесполезно болтался у него в руке. — Да кто обратит на тебя внимание, кто заметит тебя, когда рядом Гарри Поттер? Ты когда-нибудь хоть что-нибудь совершил, как он, Избранный? Да кто ты такой по сравнению с Мальчиком-который-выжил?

— Рон, бей, бей его! — вопил Гарри, но Рон не шелохнулся. Его глаза были широко распахнуты, и в них отражались Гарри-Риддл и Гермиона-Риддл, их волосы извивались, как языки пламени, глаза горели красным, голоса сливались в зловещий дуэт.

— Твоя мать сама говорила, — презрительно усмехнулся Гарри-Риддл, а Гермиона-Риддл ехидно захихикала, — что лучше бы я был её сыном, она была бы рада поменяться…

— Да ему кто угодно рад, а ты ни одной женщине не нужен, ты ничтожество, ничто, пустое место по сравнению с ним, — вторила ему Гермиона-Риддл, затем вытянулась, как змея, и обвилась вокруг Гарри-Риддла, плотно прижавшись к нему. Их губы встретились.

Рон с исказившимся от боли лицом стоял на земле перед ними. Он вскинул меч, но руки его тряслись.

— Давай, Рон! — заорал Гарри.

Рон смотрел перед собой, и Гарри показалось, что он увидел в его глазах красные блики.

— Рон…

Меч вспыхнул и резко опустился. Гарри отскочил в сторону, раздался лязг металла и долгий протяжный вопль. Гарри крутанулся на месте, оскальзываясь в снегу, с палочкой наготове, чтобы защищаться, но драться было не с кем.

Жуткие подобия их с Гермионой исчезли. Не было никого, кроме Рона, вяло державшего в руке меч и глядевшего на обломки разбитого медальона на камне.

Гарри медленно вернулся к нему, не представляя, что тут можно сказать или сделать. Рон тяжело дышал. Его глаза больше не были красными, а как обычно, голубыми, и из них текли слёзы.

Сделав вид, что не замечает этого, Гарри наклонился и поднял разбитый хоркрукс. Рон разбил стекло в обеих створках, глаза Риддла пропали, и заляпанный шёлк, устилавший дно медальона, чуть дымился. То, что жило в хоркруксе, исчезло, мучение Рона было его последним деянием. Рон выронил меч, и тот с лязганьем упал на землю. Он опустился на колени, сжимая голову в ладонях. Его трясло, но Гарри вдруг понял, что не от холода. Он сунул сломанный медальон в карман, присел рядом с Роном и осторожно положил руку ему на плечо. Тот не отбросил её, и Гарри решил, что это хороший знак.