Она бросилась на него в тот миг, когда он поднял палочку: укус пришёлся в предплечье, такой сильный, что его палочка завертелась и отскочила в потолок, её огонёк, крутясь, замелькал по комнате и погас. Потом он получил мощный удар хвостом в живот, у него перехватило дыхание, и он повалился спиной на туалетный столик, в кучу грязной одежды…

Он перекатился на бок, чудом избежав змеиного хвоста — тот обрушился на столик, где секундой раньше был Гарри. Он свалился на пол, и там его осыпало осколками стеклянной столешницы. Он слышал, как Гермиона зовёт его снизу: «Гарри!», но не мог набрать в лёгкие воздуха, чтобы крикнуть в ответ. А потом что-то тяжёлое и гладкое придавило его к полу, он чувствовал, как оно скользит по нему сверху, сильная, мускулистая тварь…

— Нет! — выдохнул он, прижатый к полу.

— Да-а, — прошелестел голос. — Да-аа… задержать… задержать…

— Ассио… ассио палочка…

Но ничего не произошло, и пришлось действовать руками, пытаясь стащить с себя змею, а она обвивала его своими кольцами, не давая ему дышать, глубоко вдавливая хоркрукс ему в грудь, ледяной кружок, в котором билась жизнь, в каких-то дюймах от его собственного неистово колотящегося сердца… В его мозг хлынул белый холодный свет, все мысли исчезли, дыхание замерло, где-то слышны шаги, больше ничего…

…Металлическое сердце стучит отдельно от него, и он летит, летит, торжествуя, ему не нужны ни мётлы, ни тестралы…

Внезапно он пришёл в себя, кругом была всё та же темнота и кислый запах: Нагини отпустила его. Он с трудом поднялся на ноги и увидел очертания змеи на фоне освещённой лестничной площадки: она сделала бросок, а Гермиона с пронзительным криком отскочила в сторону, её заклятие отклонилось и ударило в занавешенное окно, разбив его. В комнату хлынул морозный воздух. Гарри пригнулся, уворачиваясь от нового града осколков, и наступил на что-то похожее на карандаш — его палочка…

Он наклонился, схватил её, но змея уже заполняла всю комнату, яростно колотя хвостом. Гермионы нигде не было видно, и Гарри на миг предположил худшее, но тут что-то грохнуло, сверкнула красная вспышка, и змея взвилась в воздух, с силой ударив Гарри в лицо, тяжёлые кольца одно за другим вздымались к потолку. Гарри поднял палочку, но тут его шрам обожгло сильнее и больнее, чем когда-либо за все эти годы.

— Он идёт сюда! Гермиона, он идёт сюда!

Змея повалилась вниз, яростно шипя. В комнате царил хаос: она обрушила со стены полки, во все стороны полетел разбитый фарфор. Гарри перепрыгнул через кровать и поймал тёмный силуэт, который, он знал, принадлежал Гермионе…

Она взвизгнула от боли, а он потянул её через кровать обратно: змея поднялась снова, но Гарри знал — приближается то, что хуже змеи, может быть, оно уже у калитки, казалось, его голова сейчас расколется пополам от боли в шраме…

Змея сделала бросок, и он снова прыгнул, оттаскивая Гермиону; когда змея ударила, Гермиона закричала «Конфринго!», и заклинание пронеслось по комнате, расколотило зеркало на платяном шкафу и снова отразилось в них, отскакивая от пола к потолку; Гарри почувствовал, как оно обожгло тыльную сторону его руки. Ему порезало стеклом щёку, когда он, таща за собой Гермиону, прыгнул с кровати на разбитый туалетный столик, а оттуда — прямо в окно, вниз, в пустоту, пронзительный крик Гермионы звенел в ночи, они переворачивались в воздухе…

А потом его шрам разорвался от боли, и он был Вольдемортом, он пробежал через вонючую спальню, его длинные белые пальцы впились в подоконник, и он увидел, как лысый мужчина и маленькая женщина повернулись на месте и исчезли, и у него вырвался крик ярости, неистовый вопль, который смешался с криком девушки, разнёсся над тёмными садами вместе со звоном церковных колоколов, возвещавших Рождество…

И Гарри кричал его криком, мучился его болью… это могло случиться здесь, где уже случилось однажды… здесь, откуда виден был тот дом, где он почти узнал когда-то, что такое смерть… смерть… какая страшная боль… он вырван из тела… Но если у него нет тела, то почему так ужасно болит голова; если он умер, почему же так нестерпимо… разве после смерти боль не прекращается, не уходит?…

Сырой, ветреный вечер, через площадь идут вперевалку двое детей, наряженных тыквами, все витрины в бумажных пауках — дешёвая маггловская имитация мира, в который они не верят… Он движется легко, с тем чувством целеустремлённости, могущества и правоты, какое у него всегда бывало в таких случаях… Гнев? нет, это для слабых натур… но торжество — о, да… Он так этого ждал, так надеялся…

— Классный костюм, сэр!

Он видел, как погасла улыбка мальчишки, когда тот подбежал настолько, что мог заглянуть под капюшон плаща, видел, как страх омрачил искажённое лицо. Мальчик развернулся и убежал… Его пальцы перебирали под мантией рукоять волшебной палочки… Одно простое движение, и этот ребёнок никогда не вернётся к своей матери… но незачем, вовсе незачем…

Ещё одна улица, темнее прежней, и теперь его цель наконец видна впереди, чары доверия разрушены, хотя они ещё этого не знают… Он движется бесшумно, тише, чем сухой лист, скользит по тротуару, поравнялся с тёмной изгородью, свернул за неё…

Они не задёрнули занавески, он ясно видел их в маленькой гостиной: высокий черноволосый мужчина в очках выпускает из кончика палочки клубы разноцветного дыма, забавляя маленького черноголового мальчика в голубой пижаме. Малыш смеялся и пытался поймать дым, сжать его в маленьком кулачке…