— Плохо по лесу

босиком-то ходить! Муку-ейс! Так, что ль, арабы-то говорят?

— Муш куейс! — поправил

я и улыбнулся, мне сразу стало гораздо легче.

Замотав мой палец, Пашка

осмотрела мои ноги и вздохнула:

— Да ты уже весь в

синяках и царапинах! Больно, небось?

— Да ничего… Ерунда, —

отозвался я. — Терпимо еще.

— Нет, так не годится.

Вот что, дай-ка мне ножик!

— Зачем?! — удивился я.

— Давай-давай! Буду тебя

обувать.

Я подчинился, так и не

поняв замыслов девчонки. Она раскрыла ножичек и, умело им орудуя, укоротила

свое платье почти до колен. Потом раскроила этот отрез и принялась точно

портянками обматывать мои ноги.

— Ну, зачем ты?! —

возмутился я. — Платье испортила!

— Пустяки! Оно мне все

равно только мешает по лесу ходить, тоже за все сучки и коряжки цепляется…

Укутав ступни, она

попросила меня подержать концы обмоток, чтоб не распустились, а сама ловким

движением ножичка подцепила шнуровку на груди своего платья и распустила ее.

Полученными жгутиками завязала портянки, чтобы держались плотно и не

соскакивали с ног. И все это получилось у нее быстро и умело.

— Ого! Классная работа!

— воскликнул я, поднимаясь.

— Ну как? Теперь лучше?

— Еще бы! Супер! Клёвые

кроссовочки получились! Паш, да ты гений!

Девчонка улыбнулась и

поправила переставшее теперь закрываться на груди платье. И тут я спохватился: — Вертолет! Где он?!

Мы прислушались. Стояла

мертвая тишина. Даже птицы стали затихать, забившись в прохладные заросли.

Солнце начинало припекать. В лесу сразу сделалось душно и влажно.

— Эх, улетел! — выдохнул

я. — Ну-у-у… Все из-за этого сучка! — и я от злости пнул корягу ногой, забыв, что теперь я раненый.

Пришлось вновь издавать

вопль и скакать возле сосен на одной ноге.

— Ну зачем ты?!

Осторожней надо! А то опять кровь пойдет! — упрекнула меня Пашка.

Мы вышли на поляну. Тут

уже было страшное пекло. Вертолет больше не появлялся, если только, конечно, это был именно он. Может, улетел на дозаправку.

— Ладно, Паш, давай

лучше двинем к горам. Там-то уж надежнее всего будет местечко! Залезем на

сопочку повыше — нас даже со спутника заметят! Только вот нам надо будет

держаться северного направления. Ты как, в этих всяких азимутах разбираешься?

— Угу! Меня бабушка еще

учила, чтоб в лесу не заблудиться.

— Серьезно?! Ну, тогда

мы не пропадем!

— Так, сейчас определим,

где тут север, — сказала Прасковья и, оглядевшись, подошла, наверное, к

столетней сосне. — Вот смотри: комель деревьев на северной стороне обрастает

мхом и лишайниками, и кора на дереве должна быть тут более темной и шершавой.

Камни, валежник, пни тоже обрастают на севере. А ночью северная сторона неба

светлее южной. Жаль, у нас нет часов, а то тоже можно было бы определить нужное

направление.

— Как это?

— Надо днем часовую

стрелку направить на солнце. Линия, делящая угол между стрелкой и цифрой два (а

зимой будет цифра один) пополам, покажет направление на юг! Понятно?

— Здорово! А я этого и

не знал, — сказал я и почесал затылок. — Ну, тогда вперед, моя умная Пятница!

— Идемте, сеньор

Робинзон!

В Пашкиных онучах идти

стало гораздо веселей. Правда, опять заворочался предательский голод. Палец

ныть перестал, и настроение у меня вновь улучшилось. Скоро в лесу стало совсем

как в бане. Остро запахло смолой и испарениями земли. Захотелось пить. Ветер

почти не залетал к подножию высоченных сосен, и поэтому нам стало не хватать

кислорода. Мучила испарина. Чтоб не думать об этих временных неудобствах

лесного быта, мы шли и болтали о школе. Рассказывали друг другу о любимых и

нелюбимых предметах, об учителях, об одноклассниках, о своей успеваемости…

Так незаметно мы прошли несколько километров. За это время разыгрался уже

совсем волчий аппетит, жажда постепенно вынудила нас замолчать, пот противно