Хотя сфера потенциального воздействия этой тактики была достаточно широкой, Тэтчер отнюдь не пыталась апеллировать одновременно ко всей этой достаточно разнообразной аудитории. Опять-таки чисто интуитивно она избрала в качестве своего рода референтной группы гораздо более узкий спектр социальных сил, умонастроения и психология которых ей были наиболее близки и язык которых она усвоила еще с детства. Что же до остальных, то в силу отмеченных выше особенностей их положения им также могла в той или иной степени импонировать мелкобуржуазная риторика Тэтчер, хотя захватить их целиком она вряд ли могла. Однако и временное, непрочное притяжение в сложившихся условиях обеспечивало высокие шансы на успех. Судя по целому ряду высказываний Тэтчер, с приходом к власти она надеялась осуществить такую глубокую трансформацию от "полусоциализма" к "народному капитализму", которая в скором времени превратила бы едва ли Не все население страны в ее единоверцев. Несмотря на элемент утопии или, точнее, антиутопии, во всем этом был и свой трезвый расчет, нацеленный на то, чтобы превратить потенциальных временных союзников в постоянных и тем самым не просто взойти на политический олимп, но и надолго там закрепиться.

Выбор сравнительно узкой "референтной группы" позволил Тэтчер довольно быстро освоить одну из наиболее характерных черт ее популизма, а именно сугубо доверительный, почти интимный стиль общения с аудиторией. Прежде всего она стремилась максимально упростить сюжеты бесед и выступлений, ввести в них элемент "бытовой" проблематики. Нужно сказать, что здесь она выступила в полном смысле этого слова как пионер, первопроходец "бытовизированного" стиля общения.

Излюбленным ее приемом было обращение к временам своего детства, из которых она любила черпать примеры "добродетельного" поведения и высокой, викторианской морали. Однако это не было просто обращением к истокам и тем более ностальгией по усвоенным в детстве и юности жизненным правилам и установкам, а нечто гораздо более сложное, своего рода политизация и идеологизация жизненного среза, казалось бы никакого отношения к политике и идеологии не имеющего. За простыми, "примитивными" рассуждениями и примерами прослеживалась умело замаскированная избирательность, четкая привязка к принципам и концепциям, которые должны были лечь в основу будущей политики. "Воспоминания" детства и юности помогали найти верный тон, интонацию, форму общения. Так что примитив здесь был всего лишь кажущимся, в действительности же это была самая что ни на есть высокая политика и даже, без преувеличения, высокое искусство. Тэтчер так органично и непосредственно входила в роль умудренного опытом наставника, что никому из ее политических противников так и не удалось использовать, казалось бы, столь очевидную "примитивизацию" и "вульгаризацию" против нее.

Главная сфера, где Тэтчер наиболее преуспела в "бытовизированном" стиле общения, была сфера экономики. Своего рода коньком, который она прочно оседлала, было разъяснение принципов и постулатов экономического либерализма и монетаризма на примерах "семейной экономики" и отношений между продавцом и покупателем. Сравнивая государственный бюджет, национальные финансы с семейным бюджетом и заявляя, что тратить нужно не более, чем зарабатываешь, а лучше и откладывать что-то на будущее, она пыталась популяризировать, сделать азы монетаристской доктрины понятными для миллионов британцев. Вот лишь одно из таких ее рассуждений: "Я хотела бы, чтобы (консерваторы) стали партией бережливых людей. Моя бабушка, муж которой был охранником на железной дороге, оставила после своей смерти в 1935 г. 600 фунтов сбережений. То поколение умело это делать. И смотрите, мои дорогие, правительство за правительством обкрадывали их с помощью того, что они называли рефляцией. В результате на 100 фунтов, сбереженных в 1935 г., сейчас можно купить ровно столько, сколько тогда на 8 фунтов и 70 пенсов" [150] .

Не ограничиваясь такого рода "историческими" экскурсами, она и в своих публичных выступлениях, и во время различного рода встреч приводила примеры собственной бережливости, того, как она сама делает покупки, готовит для семьи еду, стремится создать теплоту семейных уз и т.д. и т.п.

В условиях, когда значительная часть британцев проявляла все большее беспокойство по поводу эпидемии вседозволенности, которая с конца 60-х годов с пугающей быстротой распространялась среди подростков, молодежи и уже повзрослевших мужчин и женщин, такого рода пропаганда "викторианской" нравственности прочно привязывала многих не только к системе ценностей, которую она пропагандировала, но и к ней лично.

Конечно же, доверительный стиль общения Тэтчер с массами далеко не у всех, и даже не у большинства встречал благожелательный отклик. Больше того, многих он отталкивал, вызывал неприязнь, а то и прямую враждебность. Согласно данным опросов, спустя два года после ее избрания лидером 34% сторонников консерваторов были по тем или иным причинам недовольны ею. Что касается страны в целом, то лишь немногим более 1/3 избирателей (35%) позитивно оценивали ее деятельность [151] .

Однако такого рода сдержанность не только не останавливала ее, но, напротив, побуждала ко все более настойчивым и целеустремленным действиям, заставляла оттачивать и совершенствовать свой пропагандистский инструментарий.

Ни в коей мере не заблуждаясь по поводу возможных пределов своей популярности, Тэтчер вполне сознательно шла на прямую кофронтацию с теми, кто органически не мог стать ее сторонниками. Это тоже была достаточно необычная новация, ибо, пожалуй, ни один из политических деятелей столь высокого ранга не осмеливался до нее выступать с призывами нарушать, а не укреплять гражданское согласие. Как уже отчасти упоминалось выше, лейтмотивом многих ее выступлений, интервью, реплик становится решительное неприятие так называемой политики согласия, или консенсуса, практиковавшейся как консерваторами, так и другими крупными партиями, будь то либералы или лейбористы. Однако из наиболее часто повторяющихся ее высказываний этого периода звучало примерно так: "Я не политик согласия или прагматичный политик. Я политик убеждений. Моя задача - убеждать людей в том, во что я верю..." [152] К вопросу о том, прагматик Тэтчер или нет, нам еще придется вернуться. Да и ее неприятие политики консенсуса, как мы увидим в дальнейшем, не являлось столь уже однозначным. Тем не менее, если говорить о стиле ее публичных выступлений и пропаганды, то он, безусловно, с самого начала носил демонстративно конфрон-тационный характер. С тем же конфронтационным подходом связано и резкое, категорическое неприятие Тэтчер и ее сторонниками центризма, к которому тяготели ее предшественники и который лежал в основе политики согласия, практиковавшейся ими.

В этой связи уместно привести разговор, который состоялся у Тэтчер с одним из наиболее влиятельных приверженцев традиционного, консенсус-ного подхода Джеймсом Прайором. После довольно продолжительного спора относительно того, в какой мере обстановка второй половины 70-х годов требует принятия радикальных мер, Прайор заявил ей, что, к сожалению, он должен прервать беседу, так как приглашен на презентацию книги Г. Макмиллана "Средний путь". Как пишет автор, этим он хотел уязвить Тэтчер, однако в ответ услышал: "Стоять на середине дороги очень опасно, вас могут сбить как с одной, так и с другой стороны".
– "Не очень оригинально, - замечает, приведя этот разговор, Прайор, - но это была точная констатация ее позиции".

Основной мишенью для критики Тэтчер, естественно, стала лейбористская партия, и уже в ее первом крупном политическом выступлении на конференции партии она не преминула обрушиться на нее с серией обвинений, возложив на нее и ее руководство всю ответственность за переживавшиеся страной трудности. Пожалуй, одно из самых резких высказываний в адрес лейбористов прозвучало на следующей ежегодной партийной конференции. Заклеймив лейбористскую партию как источник "социалистической угрозы", Тэтчер в усвоенной ею патетической манере обвинила партию в том, что она приняла "марксистскую программу", которую трудно отличить от коммунистической. В результате, по словам Тэтчер, "теперь у британцев только один выбор: или последовать за лейбористами к восточноевропейской модели, иди же откликнуться на призыв консервативной партии, которая отныне апеллирует к глубоко укоренившимся инстинктам людей" [153] .