Сознавая все это, обе стороны и вели себя соответственно. Проявляя исключительный такт и джентельментскую сдержанность, коллеги Тэтчер тем не менее дали ей понять, как они оценивают ситуацию, и одновременно, что не менее существенно, не выражали энтузиазма по поводу ее намерения продолжать борьбу. Когда же выяснилось, что во втором туре ей либо грозит поражение, либо перспектива стать лидером вконец расколотой партии, даже самые взвешенные и выдержанные в пастельных тонах предостережения возымели тот самый эффект, на который они и были рассчитаны.

Иначе говоря, Тэтчер была "свергнута" не в результате каких-то интриг своего ближайшего окружения, а прежде всего катастрофического для нее размывания той поддержки, которую она имела среди всего консервативного истеблишмента, оплотом которого является парламентская фракция. Оспаривая впоследствии правомерность принятого Тэтчер решения и обвиняя ее ближайших коллег в "заговоре", "предательстве", твердые тэтчеристы оперировали, казалось бы, весьма убедительными цифрами. Как справедливо указывали они, Тэтчер стала лидером в 1975 г., набрав всего 146 голосов. Какой же резон был уходить в отставку, вопрошали они, после того как она набрала 204 голоса? Однако при этом упускалось два обстоятельства. Во-первых, парламентская фракция тори в 1975 г. была почти на 100 человек меньше, чем в 1980 г. (соответственно 277 и 372 парламентария), и потому, несмотря на столь большую разницу полученных голосов, процент проголосовавших за Тэтчер был примерно тем же самым (почти 53% в 1975 г. и немногим менее 55% в 1990 г.). Но главным было даже не это обстоятельство, а то, что в 1975 г. отрыв Тэтчер от своего ближайшего соперника Уайтлоу был столь велик (он получил всего 79 голосов) [360] , что она вышла из того соревнования непререкаемым лидером, а Уайтлоу и все другие ее соперники тут же признали полученный ею мандат и изъявили готовность лояльно сотрудничать с ней. Таким образом, ситуация ноября 1990 г. принципиальным образом отличалась от ситуации февраля 1975 г., и, если б это не было так, никакие силы и никакой "заговор" не подвинули бы Тэтчер на решение об отставке. Тем более что решение это должна была принять она, и только она.

Как видим, "свержение" Тэтчер произошло в лучших традициях британской политической культуры и, возможно, войдет в историю как своего рода образец не только бескровного, но и почти что безболезненного переворота. Правила тончайшей политической игры были соблюдены с обеих сторон, и действия Тэтчер (как и ее окружения) были поистине безупречными. Трезво оценив поступившие к ней с разных сторон сигналы и приняв за несколько часов оптимальное и для нее и для партии решение, она не только проявила государственную мудрость и "патриотизм", но и сделала это таким образом, что вызвала прилив симпатии и уважения к себе даже со стороны многих своих политических противников.

В своих воспоминаниях Тэтчер по существу не добавляет ничего нового к той фактической стороне дела, которая изложена выше. Интересна, однако, ее интерпретация происшедшего, которая, по сути дела, впервые публично дана в этой книге. Сводя суть конфликта едва ли не целиком к личным отношениям между нею и членами кабинета, она именно на них возлагает "вину" за случившееся.

Особое возмущение у нее вызвал тот факт, что, перед тем как идти на беседу с ней, члены кабинета заранее обсуждали между собой, "что им говорить в беседе с ней". "Как и все политики, находящиеся в замешательстве, - пишет она, - они определили общую линию поведения с тем, чтобы держаться ее и в большом и в малом. И после трех или четырех интервью я почувствовала, что тоже близка к тому, чтобы присоединиться к общему хору".

Приведя довольно подробно доводы, которыми министры аргументировали свои пожелания выйти из игры, Тэтчер никак их не комментирует. В то же время из всего контекста заключительной главы книги следует, что она не считала эти доводы достаточно весомыми и подала в отставку лишь потому, что убедилась в отсутствии необходимой поддержки. Чувства глубокой горечи и несправедливости, которые она при этом испытывала, не ослабли с течением времени, и последние страницы мемуаров буквально пронизаны ими. Вспоминая о своих ощущениях после встречи с министрами, она пишет: "Мое сердце сжимала боль. Я могла бы сопротивляться оппозиции оппонентов и потенциальных соперников и даже уважать их за это. Но что огорчило меня, так это было дезертирство тех, кого я постоянно считала друзьями и союзниками, и те уклончивые слова, которыми они пытались прикрыть свое предательство и представить его в виде заботы о моем будущем".

Финальный эпизод пребывания Тэтчер на авансцене политической жизни Великобритании оказался особенно ярким и даже торжественным, не в последнюю очередь благодаря постоянно враждовавшей с ней лейбористской оппозиции. Причем произошло это отнюдь не потому, что последняя вдруг изменила к ней свое отношение, а совсем по другой причине.

На следующей же день после объявления результатов первого тура тогдашний лидер лейбористов Н. Киннок, ссылаясь на возникшую политическую неопределенность, официально внес в Палату общин резолюцию о недоверии правительству. Чисто внешне она была направлена против премьера, однако, как расценили эту инициативу большинство наблюдателей, замысел был прямо противоположным, а именно, попытаться перед лицом атакующей оппозиции сплотить консерваторов вокруг своего лидера и обеспечить тем самым ее победу во втором туре. Такого рода исход явно устраивал лейбористов, пришедших к выводу (и не скрывавших его), что с Тэтчер во главе консерваторов они гораздо легче добьются победы нежели в случае, если партию возглавит кто-либо из ее коллег. Из этого замысла, однако, ничего не вышло, поскольку к моменту обсуждения резолюции Тэтчер уже сняла свою кандидатуру, и всем, кто был настроен на острую полемику, пришлось срочно перестраиваться. Премьер-министр выступила с блестящей прощальной речью, а когда один из левых лейбористов Д. Скиннер пытался съязвить, что теперь Тэтчер могла бы возглавить Центральный европейский банк, реакция была явно не в пользу автора этой издевки, которая вызвала неожиданный прилив чувств к уходящему премьеру. Как писал отнюдь не симпатизировавший Тэтчер журналист, "это было большое событие в Палате, в ходе которого обе стороны, казалось бы, объединились впервые в осознании того, чего им будет не хватать в посттэтчеристскую эру... плохо задуманная резолюция недоверия обернулась для Тэтчер величайшим парламентским триумфом" [361] .

Отставка Тэтчер означала нечто гораздо большее, чем смену лидера партии. Как уже было подробно показано выше, в состоянии острого кризиса оказались некоторые из основных принципов и постулатов тэтчеризма, и поэтому замена лидера не могла не привести к серьезному их пересмотру и обновлению. Однако точно так же, как утверждение тэтче- ризма потребовало внедрения в систему власти и нового лидера, и влиятельной команды ее единомышленников, так и становление посттэтче- ристского курса не могло произойти без аналогичных изменений в высших эшелонах государственной власти.

1. Новый лидер - новая команда

Поскольку после объявления Тэтчер об отставке до следующего тура выборов лидера оставалось всего четыре дня, в борьбу практически тут же вступают новые претенденты. Как и ожидалось, свои кандидатуры выставили министр иностранных дел Дуглас Хёрд и канцлер казначейства Джон Мейджор.

Каждый из трех кандидатов не только был сам по себе достаточно сильной и авторитетной в консервативных кругах фигурой, но и представлял в какой-то мере различные направления партийной власти. Поэтому развернувшаяся между ними борьба была не просто личным соперничеством, но и продолжала сохранять острый политический характер.