Но вот из-за кромки леса показался крест и засиял в лучах заходящего солнца. За поворотом забелели стены монастыря. «Здесь», — уверенно сказал Олег. Они подъехали к воротам и остановились.

Олег вышел, поговорил с кем-то через квадратное окошко в толстой крепостной стене, и ворота со скрипом открылись. Виктор въехал на территорию монастыря, впереди бежал бородатый монах в черной длинной одежде и показывал, куда ставить машину.

Виктор выключил двигатель и вышел из машины. Только цвиркание стрижей в небе нарушало тишину. После быстрого мелькания заоконных пейзажей здесь поражали вековое спокойствие и устойчивость. Он оглянулся. Два собора со следами недавних ремонтных работ, одноэтажные древние постройки с небольшими оконцами под наскоро залатанной шиферной крышей. Огород с ровными грядками кабачков, помидоров и огурцов. Кроме привратника, вокруг никого. Олег вышел из углового домика, с ним седобородый старец в черной монашеской одежде, с крестом на груди. Тот подошел, поклонился и глуховатым голосом произнес:

— Добро пожаловать. Сейчас братия на трапезе. Если желаете, можете покушать. А потом и ко мне приходите.

Олег повел его в здание из кирпича с облезлой побелкой. Покосившиеся двери скрипнули, и они вошли в полутемное помещение, где за длинным столом сидели несколько монахов и молча ели. Они подняли на вошедших глаза и продолжили безмолвную трапезу. Когда гости присели за край стола, к ним бесшумно подошел послушник с пустыми мисками и ложками. Бородатый сосед положил им пшенной каши с тертой морковью и сдобрил жиденькой подливой. В это время молодой монах стоя читал книгу.

Виктор вслушался в слова и через какое-то время ощутил в себе соединение всего этого: и скудную, но почему-то очень вкусную еду; молчаливых монахов, сосредоточенно — не поглощающих пищу, а именно — трапезничающих; и обшарпанные стены с непривычно маленькими окнами; и иконы в углу, освещаемые огоньком лампадки; и это чтение старинной книги про невероятную жизнь какого-то святого, монотонное, без эмоций, но глубоко уважительное. Все соединилось в гармонию, все всему соответствовало, ничто не вызывало отторжения, наоборот — полное доверие к этому действу, совершенно подчиненному абсолютной чистоте и соразмерности. Это не поставишь, не срежиссируешь. Этим живут.

«Впрочем, что это я?.. — одернул себя Виктор, — живут здесь они, монахи. Мое же дело подмечать и анализировать, хотя бы подсознательно, приготовительно.»

Звякнул колокольчик, все поднялись и повернулись к иконам. Чтец отложил книгу и также монотонно прочитал благодарственные молитвы. Виктор вместе со всеми крестился, кланялся и удивлялся самому себе. С ним это происходило впервые, но казалось, что это уже было и составляло часть его жизни. Как воспоминания из детства. Как возвращение домой из долгого путешествия.

«Бывает… Но это наваждение скоро рассеется, и мы трезво во всем разберемся.»

Вместе с монахами они молча вышли из трапезной, и Олег напомнил, что их ждет к себе игумен Савва. Они подошли к угловому домику с куполом на крыше, по крутой деревянной лестнице поднялись к единственной двери. На ней скотчем была приклеена бумажка со словами молитвы: «Молитвами святых отец наших...». Олег старательно громко прочел молитву, и в ответ из-за двери они услышали: «Аминь».

Дверь открылась и впустила их внутрь кельи, увешанной иконами, с множеством книг, стопками лежащих на полках, столе, подоконнике. В углу у окна стоял обычный стол, у стены — кровать, покрытая шерстяным одеялом, вдоль стен тянулись деревянные лавки. Игумен пригласил гостей присесть, сам занял единственный стул.

— Как доехали?

— Благополучно, спасибо, — ответил Олег.

— Наша скромная трапеза вас устраивает? А то можно вам отдельно готовить.

— Ну, что вы, батюшка, очень даже хорошо.

— Жить можете в братском корпусе, а можно и в селе вас определить.

— Лучше, наверное, если вы не против, в монастыре.

— Хорошо, живите здесь. Службы у нас каждый день в семь утра и в пять вечера. Если это вам по силам, можете приходить. Трапеза после службы в полдень и в девять вечера. Если будут вопросы, обращайтесь или ко мне, или к любому монаху.

Игумен лично поселил их в келье с двумя кроватями и столом. Монахи внесли стулья и вешалку. Подлили воды в навесной оцинкованный умывальник над алюминиевым тазиком. Когда закрылась дверь, и они остались одни, тишина непривычно окружила их. Олег предложил умыться и сразу лечь спать. Так они и сделали.

Виктор, лежа на жесткой кровати, слушал мерное дыхание друга и тишину. В душе растекался безветренный и ясный штиль. Впервые за долгие годы. Он видел иконы в углу, оттуда на него, как родители в детстве на усталого от шалостей мальчонку, смотрели Иисус Христос и Божия Матерь, и, глядя на Их лики, а потом только чувствуя на себе взгляды, а потом уже только светлый покой, он мягко погрузился в спокойный сон.

Утренний луч солнца едва коснулся лица — Виктор проснулся свежим и отдохнувшим. Он плеснул водой в лицо и вышел наружу. Здесь сиял и звенел во все небо восход солнца. С высоты холма, на котором стоял монастырь, виднелись широкие поля, в низинах которых плыл и колыхался сизый туман. Серебристая роса умывала яркую зелень растений. Издалека слышались разноголосые переклички петухов и сонный лай собак.

Кругом никого, только на огороде согнутый пополам человек в черном неторопливо перебирал руками влажные листья огурцов. Виктор подошел к нему и поприветствовал: