– На всё! – подтвердил Ферапонькин.

– И на сколько же? – недоверчиво осведомились из толпы.

– На много! Хлеб будет стоить…

Михаил Петрович захлебнулся воздухом, только теперь осознав, какие страшные и невозможные слова сейчас скажет.

– Хлеб будет стоить полторы тысячи рублей…

Больше он ничего не успел сказать. Общий хохот обрушился на него лавиной. В том хохоте было все: и превосходство здоровых людей над больным, и облегчение от осознания того, что все оказалось лишь неумной шуткой и ничего страшного не произойдет. Ферапонькин пытался еще что-то сказать, но ему смеялись прямо в лицо, а толпа любопытствующих тем временем стремительно таяла. На Ферапонькина больно было смотреть, но не оттого он страдал, мне кажется, что его, Ферапонькина, не слушали, а оттого, что люди отказывались ему верить и очень скоро за свое недоверие должны были жестоко поплатиться.

– Ведь будет же! – прорвался наконец через людской смех его голос. – И хлеб по полторы тысячи, и колбаса по двадцать тысяч!

Новый взрыв веселья.

– Ой, не могу! – вопил какой-то малый. – Двадцать тысяч колбаса! А я вчера как раз получку принес – сто двадцать шесть рублей! Это ж сколько мне на мою получку той колбасы теперь отрежут?

Общее веселье.

– Ну ладно! – озлился Ферапонькин. – Поглядите еще, да поздно будет!

Он уже понял, что не найдет здесь благодарных слушателей, и хотел уйти, но он еще не знал, что ждет его впереди. Злодейка судьба воплотилась для него в образе усатого милицейского капитана. Демин, исполнявший сегодня роль стража закона, ворвался в магазин метеором и грозно осведомился:

– Где?!

Не сказал, кого он разыскивает, но все очень ясно поняли, кто ему нужен, и тотчас сразу несколько человек указали на бедного Ферапонькина. Тот мгновенно уменьшился в росте, но полностью исчезнуть не успел, потому что капитан схватил его за шиворот и рявкнул прямо в лицо:

– Бузу устраиваешь?

Лицо Ферапонькина сморщилось, как будто он хотел заплакать.

– Ладно, пр-р-ройдемте! – прорычал Демин и поволок нашего героя к служебному входу.

Через несколько мгновений они оказались в уже знакомом Ферапонькину кабинете с колченогими стульями, портретом незабвенного генсека и странно смотревшимися в этом кабинете зеркалами. Здесь Михаил Петрович был усажен на стул, а еще через мгновение в кабинет влетел розовощекий подтянутый парень с лицом хронического комсомольского активиста. При его появлении Демин вытянулся так, будто хотел прибавить себе как минимум сантиметров пятьдесят роста.

– Этот? – осведомился вновь прибывший, указывая на едва не плачущего Ферапонькина.

– Так точно, товарищ майор госбезопасности! – рявкнул Демин.

Звякнул графин на столе. Ферапонькин закатил глаза и стал заваливаться на бок, но Демин не дал ему упасть, подскочил, схватил за шиворот и недобро посоветовал:

– Ты мне умирающего лебедя здесь не изображай! А не то я тебе быстро «ласточку» сделаю!

Что такое в милицейском понимании «ласточка», Ферапонькин не знал, но глаза закатывать перестал и сел на стуле прямо.

– Не надо угрожать! – мягким голосом попросил майор госбезопасности. – Товарищ и так будет себя хорошо вести.

Товарищ Ферапонькин с готовностью кивнул. Это, похоже, произвело на майора самое благоприятное впечатление. Он сел напротив нашего героя и заглянул ему в глаза.

– Документы есть? – спросил он почти нежно.

– Заводской пропуск!

– Пропуск – хорошо, – одобрил человек в штатском. – Можно посмотреть?

Михаил Петрович протянул собеседнику закатанный в пластик картонный прямоугольничек со своей фотографией.

– АО «Красный резинщик», – вслух прочитал штатский и поднял глаза, недоумевая. – АО – это что такое?

– Акционерное общество.

Штатский недоверчиво посмотрел на Ферапонькина, потом перевел взгляд на милицейского капитана. Тот нервно хрустнул пальцами, и Ферапонькин со страхом покосился на него.

– Хорошо, – справился с недоумением майор госбезопасности и опять углубился в изучение странного пропуска. – Ферапонькин Михаил Петрович. Четвертый цех. Специальность: резинщик-обжимщик.

Он покачал головой, дивясь столь необычной профессии.

– Что же это такое, Михаил Петрович? – опечалился майор. – Рабочий человек, сознательность должна быть на высоте, а вы такие разговоры ведете. А ведь время непростое! – Он показал рукой куда-то за пыльное, затянутое паутиной окно. – Олимпиада! Гости из-за рубежа! А тут еще американские империалисты распоясались и не пустили своих спортсменов в Москву!

Демин встопорщил усы и вновь хрустнул пальцами, демонстрируя готовность душить империалистов и их пособников голыми руками.

– А вы провокационные разговоры затеваете, – продолжал майор.

Он говорил мягко и даже, я бы сказал, с нежностью в голосе, но Ферапонькин почему-то все больше и больше сникал.

– Хорошо еще, что в вас сразу видно честного человека, – сказал человек в штатском. – И потому у нас к вам нет никаких претензий. Понятно же, что вы вовсе ни при чем…

Ферапонькин с готовностью кивнул.

– …а виноват тот, кто вас науськивал, кто вас заставил так поступить.