— Поговорите с ним, миссис Саузвильт!

Гермиона сидела верхом на массивном резном стуле ручной работы, сложив руки поверх вогнутой спинки, и умоляюще смотрела в лицо молодой женщины, задумчиво покачивающейся на увитых розами качелях в цветущем летнем саду. Женщина была не старше тридцати лет, очень красивая, изящная, одетая в легкое платье устаревшего покроя, подол которого теребил летний ветерок. Тени листвы играли на ее лице, то и дело освещаемом золотыми лучами полуденного солнца. Она раскачивалась, задумчиво глядя на Гермиону своими огромными изумрудно–зелеными глазами, и молчала. На лице блуждало странное выражение: смесь сочувствия и уверенное упрямство одновременно.

— Миссис Саузвильт, — опять завела Гермиона, выводя каблуком туфли полоски на ворсе ковровой дорожки, — он послушает вас, я знаю!

— Но проблема в том, что я поддерживаю Генри, — печально улыбнулась женщина, вздыхая и отводя взгляд от лица своей собеседницы куда-то за края большой золоченой рамы, очерчивающей пространство летнего сада. — Это будет ошибкой, моя дорогая. Ты просто не сможешь жить дальше, понимаешь?

— Но прошел почти год! — возмутилась Гермиона умоляющим голосом. — Мне нужно поговорить с Генри, его упрямство — просто глупость!

— Год, — печально улыбнулась молодая женщина на картине, — после смерти я семь лет не показывалась Фабиану и Генри, а потом еще три года не разговаривала с ними. Ты должна понимать: портрет — всего лишь отпечаток человека в этом мире, даже не призрак, не душа. Известно множество печальных историй, когда волшебники попадали в психологическую ловушку, начиная после смерти близких общаться с их портретами. Сознание отождествляет изображение с тем, кого утратило навсегда. Тебе нужно жить дальше, милая. Мой сын умер. И его портрет совершенно прав, что отказывается говорить с тобой. Не думай, пожалуйста, что для него это просто.

Гермиона досадливо отвернулась, несколько раз сердито моргнув, и негодующе уставилась на широкий пустой холст, украшающий левую стену библиотеки: вольтеровское кресло у пылающего камина в полутемной гостиной.

— Не нужно терзать свое сердце, — напутственно продолжала Клаудия Саузвильт своим мелодичным, успокаивающим голосом. — Когда придет время, Генри покажется тебе и заговорит с тобой. Но не раньше, чем это станет безопасно для тебя самой.

— Я совершенно уверена…

— Дорогая моя, не спорь: это бессмысленно. Ты прекрасно знаешь моего сына. Он будет делать так, как считает нужным. Еще слишком рано.

— Но, миссис Саузвильт…

— Всё–всё, — мягко прервала молодая женщина, легко спархивая с увитых розами качелей на траву. — Не обессудь, но я тебя оставлю. Хочу полюбоваться своей внучкой, пока вы не пропали вновь. Так жаль, что ты не хочешь оставаться здесь…

— Клаудия! — строго сказал статный пожилой мужчина с дальнего углового портрета.

— Прости, дорогая, — смутилась миссис Саузвильт. — Всё верно. Нужно жить дальше. Но извини меня сейчас, я очень хочу понаблюдать за малышкой, пока вы еще здесь. Думаю, что имею на это право. Лестер, где Берта и Генриетта?

— В малой гостиной, — отозвался мужчина. — Я провожу тебя. Не грустите, Кадмина. Всё будет хорошо.

Молодая женщина в летнем платье скрылась за рамой, и цветущий сад опустел: только бабочки всё еще порхали над увитыми розовым побегом качелями. Гермиона вздохнула и снова бросила взгляд на пустое кресло у камина.

— Генри, — позвала она, — Генри! Неужели нельзя просто поговорить? Мне о столь многом нужно поговорить с тобой… Я не знаю, что делать, не знаю, как мне дальше жить… За что чувствовать вину, а к чему стремиться… Я запуталась. Генри!

Но пустой холст молчал, и только поленья в камине потрескивали в языках веселого пламени.

* * *

Владения Саузвильтов раскинулись в живописном уголке Баварии на юге Германии, почти у самого истока Рейна, в подножие Альпийских гор. Спрятанный в широколиственных лесах от глаз докучливых магглов, фамильный замок семьи Генри очень нравился Гермионе раньше — в этих владениях было что-то чарующее и привлекательное, с легкой поволокой таинственности и загадки. Правда, характер Адальберты Саузвильт, бабушки ее супруга и властной хозяйки этого фамильного гнезда довольно быстро заставил Гермиону настаивать на поиске иного жилища для последующей супружеской жизни, в особенности после планируемого рождения ребенка. Но получилось так, что молодая чета вообще недолго пробыла в Европе, и этот конфликтный момент был сглажен.

А после смерти Генри Гермиона провела всего неделю в фамильном имении — страшное для нее время похорон и всех связанных с ними неприятностей. Потом Гермиона сбежала от тяжкого груза воспоминаний в Даркпаверхаус, а после родов уже не бывала в этих баварских владениях.

Адальберта навещала внучку в гимназии Волдеморта, а потом Гермиона и вовсе перебралась к своим приемным родителям прочь из магического мира. И только сейчас, в середине лета, впервые после трагедии молодая вдова решилась навестить этот овеянный для нее болезненными воспоминаниями замок.