– Собирайте вещи, товарищи, берите одежду, продукты, если есть, конечно. И вообще всякий инструмент, который нужен для работы человеку, - столярный, слесарный, лопаты. Все берите. Несите на площадь - там сбор. Там и командир отряда, он хочет вас видеть. Загружайтесь на подводы, скоро двинем в лес, - со­общил Дудко.
– Энергичнее, товарищи.

И все освобожденные узники хлопотливо заспешили по домам, чтоб поско­рее собраться, и с партизанами, за этим красным офицером - в лес, подальше от фашистских нелюдей, в самую лесную гущу, на свободу, где воздух не заражен нацизмом.

К комиссару Дудко подошел Захар Зимак, молодой парень из только что осво­божденных:

– Товарищ комиссар, запишите меня в отряд. Обращаться с оружием умею. У меня даже свой револьвер с патронами есть - я до войны в Белостокской милиции служил.

– Вон что!
– удивился Дудко.
– А как же ты в гетто попал? Разве не понимал, что немцы не собирались вас здесь блинами кормить?

– Все я понимал, товарищ комиссар. Я хоть и был в гетто, а немцам не давался, прятался на окраине, в яме. Но и уйти сам не мог, родители ведь мои здесь были, сестры, их дети. Говорил им: пошли в лес, они - ни в какую. Будем как все, гово­рят. А я без них не мог уйти, все думал, уговорю, надеялся, что поймут, согласятся уйти. А теперь их всех уже расстреляли. И я так, добывал здесь, с последними. Нас здесь несколько человек таких, родных уже убили, а уйти не можем от своих евреев. Мы к вам в лес все равно бы пришли, не дали бы себя убить. Запишите нас, пожалуйста.

– Запишем. Все, кто в состоянии биться с фашистами, кому позволяют силы держать винтовку и кто не трус, - станут партизанами, бойцами. А теперь - на площадь, не теряйте времени.

Дина стояла молча, не вступая ни с кем в разговор, глядела на только что из­бавившихся от ужаса смерти людей, обретших надежду и снова ставших хлопот­ливыми, суетливыми.

– Сарра, куда ты дела мои наперстки, иглы? Я их положил в отдельный ящичек и не могу найти, - говорил портной, обращаясь к жене.
– И почему ты продала нашу швейную машинку Розенталям?

– Так нас же собирались расстрелять, Изя. Зачем нам перед расстрелом нужна была швейная машинка?

– Но нас же не расстреляли, Сарра!

– Ну кто ж об этом мог знать!

– А что ты собиралась делать с деньгами, Сарра, если б нас расстреляли?

– Я не собиралась расстреливаться.

– А как ты хотела поступить?

– Я думала, что мы откупимся от немцев и уйдем куда-нибудь в партизаны.

– Партизаны пришли сюда сами, Сарра. И кому теперь я нужен в партизанах без швейной машинки, иголок и наперстков? Я теперь не смогу сделать ни строчки!

– Подумаешь, машинка, делай строчки из автомата - как все люди.

Дина слушала эту местечковую болтовню и улыбалась. Ей было приятно слу­шать их немного наивные и немного смешные и лукавые бытовые разговоры. Но разговоры эти от жизни. От мирной жизни. «Они не хотят входить в реку войны, - думала Дина.
– Уже год как война ежедневно угрожает им гибелью, уже расстре­ляны повсюду десятки, если не сотни тысяч, и, кажется, от одного пережитого за это время надо бы умереть. А на тебе - после черной беспросветности засветился солнечный лучик надежды, и опять эти люди ожили, и нет в них озлобленности, ненависти к этому миру, к окружающим. Они шутят, посмеиваются, собирают свои тряпки, иголки. Они опять, только что выйдя из-под топора, сразу зажили жизнью довоенной. Они как дети - наивны и чисты, и не жаждут ничьей крови, и говорить даже об этом не хотят. А не самообман ли это? Они на самом деле счита­ют, что мир людской и жизнь человеческая зиждятся не на силе?.. Непротивление злу насилием. А на чем тогда держится мир? Красота спасет мир? Вот я красива, а что из этого? Удар пули - и все. Пуля побеждает красоту». Дина, покачивая в руке автомат, глянула на оружие. «Оружие тоже красиво, я люблю красоту ору­жия. Красота оружия и спасет мир», - решила она и огляделась по сторонам.

Радость первой победы в настоящем открытом бою светилась на лицах всех ребят и девчонок из 51-й роты. Они все были здесь. Теперь помогали освобож­денным и вместе потянулись к центру города. Вдруг она вспомнила про полицаев, забегавших в больницу. Посмотрела по сторонам - кому об этом доложить? Но никаких командиров вокруг не было. Комиссар отряда пошел на площадь, и за ним спешили все. Увидела Зораха Кременя и Натана Ликера - веселые, счастли­вые, крепкие парни, обвешанные оружием, о чем-то разговаривали на ходу.

– Слушайте, ребята, - сказала Дина, зацепив за локоть Ликера.
– Когда я сюда бежала, видела, как группа полицейских спряталась в больнице.

– Да их, наверное, уже выкурили, - предположил Кремень.

– И все же надо проверить, - заинтересовался Ликер.
– Веди.

Зашли в больницу - на первом посту, сразу у дверей, перепуганная медицин­ская сестра. Кремень приставил палец к губам и негромко спросил:

– Полицманы есть?

Та закивала головой и затараторила шепотом:

– Есть, есть. Семь человек. В десятой палате. Разделись, легли на свободные кровати. И винтовки у них. Под одеялами.

– А еще в палате люди есть?

– Да, еще пятеро больных. У одного дизентерия, у другого вскрывали гнойник под коленом.

– А всего-то сколько мест в палате?

– Пятнадцать.

– Что ж делать?
– обернулся к друзьям Кремень.
– Зайти в палату всем вместе с автоматами - где гарантия, что нас сразу не пристрелят? А мы начнем стрелять - перебьем больных.