– А студенческое время, ребята, самое счастливое в жизни, - увлекаясь соб­ственными воспоминаниями и чувствуя себя по-настоящему счастливым от этих хороших воспоминаний, говорил Пранягин, - беззаботное, веселое. И такое это дело интересное - учиться. И каждый день - солнечный. А осенью сорокового призвали в армию - на офицерские курсы. В мае под Минском принял разведвзвод, а в июне, когда под Барановичами полк был разбит, с бойцами своего взвода реши­ли не бежать впереди немцев на восток, а начать здесь партизанскую войну. Спа­сибо, Дина, что спросила, сразу вспомнились студенческие друзья, родня моя. А то я уж почти и забыл про ту жизнь, довоенную. Вернее, не столько забыл, сколько не вспоминается. Здесь, в лесу, постоянно думаешь о войне и людях, с которыми воюешь. Они стали самыми близкими. Лежишь зимней ночью у костра - один бок жарится, другой мерзнет. В желудке пустота торричеллиева. Одно радует, что све­жий воздух кругом целебный, хвойный да звездное небо влечет к философским размышлениям. Как там у Канта - звездное небо над нами да нравственный мир внутри нас. вечные загадки человечества. Иной раз подумаешь - что наши чело­веческие хлопоты по сравнению с мирозданием, кому они заметны, кому нужны и интересны? А мы, глупые люди, вместо того, чтоб жить мирно, созидательно, все деремся зачем-то, воюем, убиваем друг друга. А ведь время само всем рас­порядится, само уберет всех и все, что сочтет нужным. Целые народы пропадают и появляются, континенты рушатся, планеты исчезают и вновь рождаются - так к чему же культивируемое в человеческой среде человеконенавистничество по отношению друг к другу? А иногда вдруг, когда глядишь на звезды и хочется, чтоб появилось над чуть светлеющим еще горизонтом созвездие Южного Креста, и вдруг возникает ощущение, что ты уже словно чувствуешь дыхание океана, и кажется, что над головой шумит ветер в парусах, а легкая наша каравелла мчится к неоткрытым, неизвестным еще островам. Такое со мной в детстве случалось, когда я увлекался книгами о морских путешествиях первооткрывателей... А потом оказывается, что ветер шумит в соснах, так и не ставших корабельными мачтами. И главной заботой остается дума о хлебе насущном для отряда и о боеприпасах.

У костра возникла по-товарищески счастливая атмосфера искренности и даже романтичности. И составляющими ее были темнота летней ночи, пламя костра, молодость партизан, доверительный рассказ командира, треск сгораемых сучьев да чуткая легкая грусть, свойственная молодости как предвестница влюбленности.

– Уже уходите, Павел Васильевич? Можно я с вами? Провожу вас.
– неожи­данно даже для самой себя вдруг сказала Дина, когда Пранягин поднялся и при­вычным движением расправил пальцами гимнастерку под ремнем. Девушка в гимнастерке, словно на светском рауте, а не у партизанского костра после боя грациозно протянула ему навстречу руку. И сделала это без кокетства, а так есте­ственно, словно с детства привыкла, что кавалеры всегда к ее услугам, чему еще сами и рады, что, впрочем, и было правдой. И Павел Васильевич тотчас подставил свою руку для опоры, и они вдвоем неспешно зашагали вдоль костров, горящих во тьме августовской ночи.

Мало кто обратил на это внимание - все больше говорили о бое, о погибших товарищах, о трофеях, о спасенных от смерти, - но те, кто заметили, с удивлени­ем поглядели им вслед. Бывалые партизаны не видели прежде, чтоб их командир выступал в роли галантного кавалера - он вообще к женщинам не подходил. Все мысли и заботы его были только об отряде. А слонимцы, не раз пытавшиеся поу­хаживать за прелестной блондинкой и все как один отказавшиеся впредь от этой затеи, давно поняли, что легче добиться взаимности у нильского крокодила, чем у этой вредной, ехидной и ядовитой на язык по отношению к парням девицы. Не­возможно было представить, чтоб «железная Дина», как говорили о ней за глаза, выказывала кому-либо симпатии. И вот - пожалуйста.А Пранягин, смелый, даже геройский партизан и решительный командир, вдруг почувствовал себя неуверенно, не находил темы для беседы, оказавшись один на один с симпатичной девушкой.

Шли сначала молча. Затем Пранягин сожалеюще посетовал:

– Эх, что-то не то я наплел ребятам. Надо бы их воодушевить, приободрить, настроить на партизанскую жизнь, а я - про звезды, про университет.

– Все вы сказали правильно, Павел Васильевич, - ласково ответила Дина.
– Про звезды и неоткрытые острова нам никто не говорил, а так хочется.

– Чего вам хочется?

– В звездное небо полететь, океан переплыть.

– Да, здорово бы. Вот разобьем немцев, пойду в штурманы. Или летчики. Буду, как Чкалов, летать из Америки в Россию и людей возить.

– И я с вами, можно?

– Конечно. Буду только рад, Дина.

– Мне приятно, Павел Васильевич, что вы запомнили мое имя.

– У меня как у математика хорошая память.

– А девушка у вас в Казани осталась?
– приподняв бровь, Дина сбоку глядела ему в лицо.

– Да нет, - засмеялся лейтенант.
– У нас на матфаке занимались почти одни пар­ни. Девчонок страх как мало училось. А на филфаке, наоборот, - много.

– И что ж, ни одна филологиня вам не приглянулась?
– не отступалась от темы Дина.

– Наверное, нет. А то бы познакомился, подружился.

– И вы, что же, никого не любили?

– Любил, - просто ответил Пранягин.
– Своих родителей, братьев, сестер. Вол­гу любил. И сейчас их всех люблю. Теперь, когда не могу их увидеть, так сердце иной раз заболит о своих родных, о своей Волге. На Волге жить - это вообще большое счастье, я думаю.

– Почему же?

– Да ведь Волга же! Такая река - сказка! Волга - это целый мир. Нет больше такой. Широкая, как море, могучая.

– Как в песне про Волгу, да?

– Лучше. Волгу видеть надо да проплыть по ней - вот тогда её узнаешь!

– А вы можете Волгу переплыть?

– Конечно! Я же волжанин. Как Чкалов. А Чкалов уже с восьми лет Волгу пере­плывал. Знаешь Чкалова?

– Да вы уж говорили о нем, Павел Васильевич. И, конечно, хоть мы в Казан­ском университете не учились, но все же не такие темные, чтоб и про перелет Чкалова в Америку не слышать.

– Да, конечно, о Чкалове все слышали. А сама-то ты, говорят, из богатых.

– Говорите прямо, как хотели - «из буржуев», да? Так хотели сказать?

– Ну.
– пожал плечами, улыбаясь.

– Из буржуев, - вздохнула Дина, - уж извиняйте. Но я исправляюсь, почти це­лый год я - рабочий человек. Посмотрите на мои руки.
– Она протянула перед собой ладошки.
– Вот они, трудовые мозоли. Нет, вы потрогайте.

Пранягин несмело взял ее ладошки в свои.

– Действительно, - сказал он удивленно, - мозоли. И все же, знаешь, что ты из богатой семьи сразу видно - воспитаньице, что ли, выдаёт и то, как ты себя дер­жишь. А с другой стороны, совсем не похожа на буржуйку. Я смотрел сегодня в бинокль, как ты бежала с автоматом, - просто сорви-голова, казак-девка! Атаман! И как ты в партизанах-то оказалась?..