Низко пригнувшись, скакали две всадницы на одном коне по узкой лесной до­роге. Дина была уверена, что найдет Павлика, они встретятся, все выяснится, у них хватит сил и любви перешагнуть через наветы и наговоры, и снова они станут жить втроем - любя и счастливо. И эта вера в добрый исход дела, и ее отчаян­ное решение, и сумасшедшая скачка, давно уже Диной не испытываемая, пьянили ее, будоражили, делая счастливой и веселой. Остановились у лесного озера. Лена предложила искупаться, пока солнечно и вода теплая. Маленький кусочек хозяй­ственного мыла, имевшийся у Лены, превратил это купание в полное блаженство. Они быстренько, по очереди, постирали свое нательное бельишко, потом сами по­мылись и, с удовольствием фыркая, поплавали. Пока белье подсыхало, прилегли на травке.

– Ты такая файная, Аленушка, неужели никто из парней за тобой не ухажи­вает?
– говорила Дина, с удовольствием оглядывая изящную фигурку девушки. Лена вдруг нахмурилась, замолчала.

– Что-нибудь случилось? Скажи. Я, как опытная баба, может, что-нибудь и под- советую, - улыбалась Дина.

– Хлопцы хлопцами, а нешто такое робится, что и сказать соромна, - прогово­рила Алена.
– А скажешь, люди и не поверят.

«Кто-то обманул доверчивую девочку», - подумала с сожалением и сочувстви­ем Дина.

– А ты все-таки скажи.

И Лена, повернувшись и глядя прямо в лицо, в глаза собеседницы своими си­ними глазищами, заговорила:

– Как-то приехал к нам в отряд начальник особого отдела бригады Шурупов.
– При этих словах Лена сурово свела брови.
– Я только из разведки вернулась, до­кладывала командиру что и как. Они вместе за столом сидели. Слушали. И тут этот начальник стал хвалить меня и сказал командиру отряда, чтоб меня к медали представили. И потом стал часто в отряд приезжать и все меня вызывает - рас­сказывай ему, что в округе происходит. Где полицаи, где не полицаи. Похвалит всегда. А потом раз и говорит: хочу, чтоб ты со мной жила. И стал меня хватать руками. Я испугалась, одурела так. А он полез ко мне под рубашку. Заехала ему в дыхалку и выскочила з хаты. Он потом еще раза два мне об этом говорил. Обещал к ордену представить, часы золотые подарить. А последний раз встретил и гово­рит: не согласишься спать со мной - пожалеешь. Со злостью такой, с угрозой.

– Испугалась?

– Нет. Але ж как-то странно: каб полицай был або какой фашист - зразумела. А то наш чекист, партизан. Офицер. Большевик. Как такое может быть? Сказать - совести немашака у человека? Не могу - он старейший за меня. Гадами мне як батька. А я на такое, аб чым ен гаворыць, не соглашусь николи.

Дина как могла успокоила девушку, а сама подумала, что надо бы об этой исто­рии рассказать Павлику. Вот только бы увидеть его, встретиться бы, заглянуть ему в глаза - все сразу объяснится, все встанет на свои места. И у них во взаимоотно­шениях - ведь он же любит ее, свою Дину, она уверена, любит, поскольку на са­мом деле он однолюб, сам об этом не раз говорил, да и она это увидела, поняв его высокую степень порядочности и нравственной чистоты. И за Лену он заступится, не допустит подлости и произвола. У них в отряде раньше ничего подобного ни­когда не было. Хлопцы с девчатами любились, но чтоб кто-то кого-то принуждал, да тем более так бессовестно, так грязно, - не случалось прежде никогда.

К хутору Галендерия они подъехали под вечер. Минут десять понаблюдали за ним из леса, все здесь было мирно и спокойно. Когда входили во двор, ведя коня в поводу, из хлева слышались цыркающие звуки струй молока о подойник - доили корову. Из хаты им навстречу вышел мужчина, местный крестьянин, и, радост­но улыбаясь Лене, принялся энергичными жестами что-то ей рассказывать. Дина поняла - глухонемой. Лена ему живо что-то отвечала на языке жестов, при этом бойко помогала себе живой речью.

– Это наш связной Головчиц, - пояснила Лена.
– Говорит, что молодой полицей­ский Савосько выдал полиции связных отряда Золотова - семью Захарчуков. Их увезли в местечко. Еще сказал, что есть предатель в Кайшовке. Кто-то выдал раз­ведчиков, ночевавших на хуторе Николая Кривицкого. Трое погибли. Мы об этом уже знали, но не знаем, кто предал. В самой Кайшовке, говорит, сейчас спокойно.

В это время из хлева вышла женщина средних лет с полным подойником мо­лока.

– Добрый вечар, - приветливо улыбаясь, сказала она, остановившись перед девчатами.

– Добрый вечар, тетка Антося, - откликнулась Лена, а за нею и Дина.
– Добрый вечар.

– Твоя подруга, Лена?
– Антося кивнула головой на Дину.
– Откуль у вас в лесе таки файныя дзяучынки берутся? Разам з вами и хлопцам веселее быть. А я зараз вас свежим молочком почастую.

Она вошла с подойником в летнюю кухню и скоро вышла, неся два тяжелых глечика, сверху на каждом лежала крупная краюха пахучего домашнего черного хлеба. Глухонемой сердито стал жестикулировать в адрес тетки Антоси. Она за­смеялась.

– Злуется, что не позвала вас в хату, не усадила за стол, - сказала тетка и зама­хала в ответ руками.
– Не сварыся, зараз сала засмажу, яечню зраблю. А свежего пускай попьют.

И уже шагнула в сторону хаты, но Лена, допив молоко и дожевывая хлеб, энер­гично запротестовала:

– Не треба, тетка Антося. Хопить нам и этого. Дзякуй. Да и немашака часу, пойдем в Кайшовку. Раницей вернемся - тады и поедим. А вы, дядька, коня до- гледите, кали ласка.

Немой закивал и, взяв коня под уздцы, повел к хлеву. Тем временем и Дина до­пила вкусное парное молоко, поправила сползший с плеча карабин и с чувством искренней благодарности протянула хозяйке пустой глечик.

– Дзякуй, тетка Антося. Большое вам спасибо. Очень вкусно.

Тетка в ответ покивала головой:

– Дай Бог вам, дзяучатки.

– Пошли, - сказала Лена.
– Пока дойдем до вески, как раз ночь и будет.

И они зашагали - две стройные девичьи фигуры, каждая с оружием за спиной, а если бы оглянулись, то увидели бы, как тетка Антося перекрестила их своей на­труженной рукой.

К деревне Кайшовке подошли в густой темноте. У крайнего дома Лена вдруг остановилась и минут пять чутко прислушивалась к звукам темной, казалось, спя­щей деревни. Тревожное ощущение сжало сердце Дины. Ей, как в детстве, когда она маленькой девочкой боялась темноты, показалось, что тут кто-то их поджида­ет. Этот кто-то, конечно, вооруженный враг - полицейская засада. Но не врагов она боялась - чувство готовности к схватке, к оказанию сопротивления, к готовности стрелять во врагов, к бою, овладев ею в начале войны, не покидало ее ни минуту, уступая только периодически первенство лишь еще более сильным чувствам люб­ви к мужу и сыну. Опасалась Дина невидимой, неожиданной опасности, такой, например, как удар в спину, когда оказать сопротивление она не была готова. Она, закаленная, опытная партизанка, знала, что партизаны - хозяева ночи, но оказав­шись первый раз в разведке, в ситуации, когда рядом с тобой не бойцы отряда, не группа отважных, геройских, надежных хлопцев, а лишь такая же слабая, хрупкая девчонка, как и она сама, почувствовала себя неуверенно.