— Что ты будешь делать, когда я уйду, Триас?

— Я вновь попытаюсь собрать войско и осадить врата Рая. Они не примут меня назад, а иного смысла не имеет мое присное существование.

— Триас, позабыл ли ты лицо своего отца?

— О чем ты говоришь?

— Верхние Планы — средоточие справедливости, красоты и добра. Также — средоточие прощения. Возвращайся домой. Признай свои ошибки и моли о прощении.

Он открыл рот чтобы зло возразить… и помедлил, размышляя. Затем склонил голову.

— Ты убеждающее говоришь, смертный, и мудрость твоих слов согревает мне сердце. Я буду добиваться прощения моих отцов и приму любое наказание, которое они изберут. Коль суждено нам встретится вновь, буду надеяться, что искуплю к тому времени грехи свои.

Сейчас Триас говорил действительно искренне. Не знаю, сдержит ли он свое слово или решит вновь предать его, как делал уже неоднократно. У меня оставалось дело, не терпящее отлагательств; через портал мы вернулись в Сигил.

Мы снова были в Сигиле. У меня оставалось несколько дел, требующих завершения, прежде чем я смогу направиться к Крепости Сожалений.

В частности, я припомнил, что здесь, в Сигиле, у Равел были — ответвления, с которыми я встречался ранее. Возможно ли, что она все еще жива? Я поспешил к жилищу Старухи Меббет на площади Сборщиков Тряпья, которая, как я знал, была частичкой Равел.

Когда я вошел, Меббет подняла на меня глаза… Лицо ее было пепельно-серым, и выглядела она, прямо скажем, неважно. На моих глазах лицо женщины избороздили морщины, подобно трещинам, а серые глаза часто моргали, будто не могли разглядеть меня.

— Меббет, как ты?

— У меня есть… еще немножко… — Она слабо улыбнулась; голос глухой, будто звучит из- под векового слоя пыли, и болльше похож на эхо.

— Меббет… ты знала, что была Равел?

Она сделала глубокий вдох… а затем немедленно заговорила, будто с силой выталкивая слова изо рта.

— Возможно… Меббет много раз забывала о себе… Мне снилось, что я — кто-то другая… — Каждое слово давалось ей с великим трудом, будто тяжкие столетия давили на женщину. Тело ее слегка содрогнулось, будто хотело отдохнуть, оставить мирскую суету.

— Как это так — ты не знаешь, кто ты?

— А как получилось, что ты сам не знаешь себя? — Меббет облизала губы. — Множество вещей… даже кусочки моей собственной личности… пропадают в трещинах памяти… Тени забытого, эти кусочки памяти, может — доброго, а может… злого.

— Но почему, Меббет? Зачем прятаться под чужой личиной, когда ты снова можешь стать Равел?

— Здесь, на этом месте, я лишь врачевала тела, вправляла кости, принимала роды… и всем этим была довольна. — Она вздохнула. — Что насчет бытия той Равел… — Она снова облизала губы. — Думаю… Это большое облегчение, когда иногда забываешь о чем-то.

— Я не был уверен, что найду тебя здесь, Меббет, после того, что случилось…

Меббет кивнула; каждое движение причиняло ей боль.

— Да, мой драгоценный… — Она судорожно дернулась, будто ей не хватало воздуха. — Видеть тебя здесь… это подобно эху. Мало времени остается… нити, все эти Равел… узор гобелена распускается сейчас, когда мы говорим с тобой.

— Ты испытываешь боль?

— Да… Но большую боль мне причиняет ирония… — Она грустно улыбнулась. — Доброе дело, за которое трижды воздалось… таковы Планы, что на них мои немногие добрые деяния стали причиной моей гибели. — Она тихонько засмеялась. — Но сожалений у меня нет…

— У меня остались вопросы, Меббет. Ты можешь ска…

Она подняла руку, знаком показывая мне замолчать.

— Драгоценный человек… Я хочу, чтобы ты выслушал меня в последний раз…

— Хорошо…

— Драгоценный человек… — Она вздохнула. — Все, что я хотела — выпустить Леди из Клети… что касается тебя, я хотела, чтобы ты жил… а по отношению к дочери моей, я… На Планах есть поговорка… Доброта ведьмы более жестока, чем ненависть, и отравляет она все, к чему прикоснется… — Про себя я подумал, что есть в этих словах правда. Но мысль эта была недостойна по отношению к Равел такой, как я ее узнал. Я открыл свое сердце той тени Равел, что сейчас пребывала со мной.