Шрифт:
Даже самые неудачные дни, проведенные в Тарме, оказались лучше самых прекрасных дней в Копенгагене, говорит подруга Николая Окхольма, Карен Йуль.
Автор текста: Надя Йессен
Когда Николай приехал в Тарм, я взяла у него весьма откровенное интервью. Он не скрывал, что совершил в жизни много вещей, которыми не пристало гордиться: глупые решения, агрессивные действия, бездумные поступки. Он надеялся, что переезд в Тарм станет для него поворотным пунктом, но он думающий человек и не может не оглядываться назад, на шероховатости и неровности, некогда сопровождавшие его по жизни. Он не изжил воспоминания о них, и потому мы все очарованы Николаем. Он хороший парень, которому не по себе от того, что он когда-то натворил.
Он решил на какое-то время съездить в Копенгаген и взял с собой несколько своих новых друзей из нашего города. Уверена, что не я одна чувствую странную пустоту от того, что Николай, совсем недавно переселившись в Тарм, вновь покинул наш город. Сплетни очень быстро распространяются в Тарме и окрестностях. Сплетни о том, что он возглавляет какую-то религиозную секту. О том, что он основал рок-группу, отправившуюся на гастроли в Германию. Бежал от полиции. Каждый старался перещеголять другого в глупости распространенной им сплетни, пока Карен Йуль, соседка и друг Николая, не позвонила мне и не предложила рассказать историю, которая сделает Николая еще большим любимцем жителей Тарма.
«Мы с Каем (Кай – муж Карен Йуль) смеемся над этими сплетнями. Они настолько невероятны, что мы даже не могли представить себе, что кто-то может в них поверить, но как-то я пообщалась с Биттен (сестра Кая) и узнала, что она очень расстроена тем, что Николай оказался волком в овечьей шкуре – наркобароном из Кристиании. И тогда я решила: пришло время прояснить ситуацию».
Карен Йуль рассказала, что речь идет о друзьях, всегда готовых помочь. Николай не наркобарон, не лидер секты и не рок-музыкант.
Я уловила особую теплоту в словах Карен. Она ежедневно общалась с Николаем с самого первого дня его пребывания в Тарме, и у нее-то уж точно было время разобраться, что Николай – замечательный молодой парень.
«Он житель Копенгагена, а потому чуть более активный и безбашенный, чем мы, осторожные ютландцы».
Это небольшая, но дружная группа. Они регулярно встречаются и весело проводят время. Обычно собираются они у Николая и едят мясное рагу, потому что Николай больше ничего не умеет готовить. Между собой они прозвали себя НАТО. Реальная организация НАТО объединяет страны, которые готовы защитить друг друга и помочь друг другу в случае конфликта. Это договор между государствами. А НАТО Николая – это договор между друзьями. Николай познакомился с каждым из них по отдельности. Поэтому именно он и стал объединяющей силой.
«Он пригласил нас в гости и сказал: „Вы – мои друзья, и я очень хочу, чтобы вы помогли мне“. Это было настолько обезоруживающе откровенно. Он поведал нам всю свою жестокую и драматичную историю. С одной стороны, это потрясло нас, а с другой – воодушевило, ведь он рассказал обо всем именно нам, чтобы мы помогли ему в дальнейшем. Он стал веселым и милым парнем, но в Копенгагене у него остались кое-какие неулаженные дела».
Суть в том, что он не может погрузиться в новую жизнь, пока не избавился от прежних мук. Уладив все в Копенгагене, он сразу вернется.
«Для него переезд сюда имел огромное значение. Николай сам говорит, что оказался близок к тому, чтобы быть счастливым. И даже самые неудачные дни, проведенные им в Тарме, оказались лучше, чем самые прекрасные дни в Копенгагене», – успокаивает Карен всех нас, когда мы уже стали опасаться, что Николай был лишь проблеском удачи для нашего города. Он планирует жить здесь до старости, обзавестись женой и детьми и внести свой вклад в развитие Тарма.
Не стоило приходить
Ежедневно мы тратили по нескольку часов на обсуждение рабочего дня Аниты. Любая крошечная деталь могла оказаться важной, если не решающей. Мы обсуждали сплетни, одежду Алана и Бриана, завтрак Алана. Мы были убеждены, что все это может пригодиться в тот день, когда Бриан потеряет бдительность (правда, когда я, в итоге, оказался напротив него, я был настолько пьян, что даже не помню, сумел ли воспользоваться хоть чем-то из накопленных знаний). На том этапе мы были оптимистами и верили в мирный исход задуманного.
Анита пока откладывала главный разговор с Брианом, но он уже общался с ней больше, чем с остальными. Прежде всего потому, что она очень настаивала. Он приходил в замешательство оттого, что ее не отталкивало его агрессивное ворчание, и все же не давал ей чересчур приблизиться, так что пока мы настраивались на какой-то прорыв, который рано или поздно произойдет.
Этот период ожиданий привел к тому, что мои замыслы ширились и становились решительнее. Я изо всех сил скрывал боли в животе. Только Йеппе знал, что меня ежедневно выворачивает наизнанку.
Мы с ним каждый день совершали прогулку, часто это было продолжением моего похода к Сес. Мы отыскивали безлюдное место, и я старался как следует выкричаться и выплеснуть всю свою боль, а Йеппе стоял настороже. Конечно же периодически находились прохожие, которые пытались вмешаться в происходящее, но мы научились находить пустыри, где я мог вволю повопить. А когда меня тошнило, я погромче включал радио. У меня отлично получалось скрывать происходящее, ведь я делал это с тринадцати лет. Не стоило раздражать окружающих своими слабостями.
Мы сосредоточились исключительно на Бриане. Это был вопрос безопасности. Конечно, это не значит, что мы совсем не обсуждали Силье. Наш самый амбициозный план вовлекал в действие весь Тарм – большой фестиваль в честь моей матери. Ансамбль ее имени мог бы дать там концерты, посвященные памяти моей матери. Этот план я ценил больше остальных, и не только потому, что Силье вновь окажется на сцене. Речь шла еще и о том, чтобы сделать что-то для Тарма. Я все еще помнил то разочарование, которое испытал мэр Тарма, отыскавший маму. Я не мог вернуть маму, но мог смягчить их разочарование.
Мы потихоньку подготавливали грядущую атаку, но не более того. Не стоило садиться между двух стульев. Если у Аниты что-то пойдет не так, мы должны быть рядом с ней. У нас была четкая договоренность: мы говорили о Силье тоже, но никак не старались наладить с ней контакт.
К сожалению, я нарушил договоренность. Мне приспичило увидеть ее красивое лицо. Последний раз, когда я его видел, я разбил его до неузнаваемости. Мой узел подсказывал мне, что это дурная затея, и все же я не прислушался к нему – я, идиот, не обращающий внимания на очевидные предупреждения.
Стоя рядом с репетиционной, я не думаю о том, что не предупредил остальных о своем походе. Она выглядит довольной. Приятно это видеть. Я держусь на некотором расстоянии, так что она не замечает меня. Я ни в коем случае не хочу показываться ей, я только посмотрю издалека. Она все такая же красивая и приятная. На подбородке у нее небольшой шрам, но в остальном нельзя заметить, что когда-то она была жестоко избита и унижена.
Черт, они направляются сюда. Я не могу улизнуть так, чтобы они меня не заметили. Блин, блин, блин, какой же я придурок! Она вот-вот пройдет мимо меня. Я поворачиваюсь спиной, надеясь, что это поможет. Она говорит о песне «Возлюбленный», которую сама написала. Горда собой. Как вдруг останавливается на полуслове. Затем я слышу голос Камиллы: «Помогите Силье выбраться! Быстрее!»
Все происходит за моей спиной. Проходит довольно много времени, я оборачиваюсь, надеясь, что они ушли, но передо мной стоит разъяренная Камилла.
– Извините, мне не стоило приходить.
Она молчит и со злостью смотрит на меня. Чем дольше она жжет меня взглядом, тем сильнее мой живот взывает о помощи. Вдруг узел затягивается резким рывком, и я скрючиваюсь от боли. Камилла с удивлением отступает на несколько шагов назад, а я пытаюсь выпрямиться, но, черт, как же больно! Нужно поскорее избавиться от этого осуждающего взгляда. И я, нагнувшись, прохожу мимо Камиллы. Проковыляв около ста метров, я с диким воем валюсь навзничь перед «Фактой». Я не могу вздохнуть и теряю сознание. Не успев ничего понять, я оказываюсь в «скорой».