Лев Иосифович Магомет командовал в 1941 году дивизионом АИР, который дислоцировался в Павурске. С самого начала войны участвовал он в боях. Пришлось отступать. На болотистых берегах Оржицы в жестоком сражений артиллеристы потеряли большую часть своей техники и почти половину личного состава, но продолжали пробиваться на восток, стараясь выйти из окружения. Потом Магомет был тяжело контужен; его подобрали местные жители, и он остался лежать в крестьянской хате после отхода наших частей. Когда поднялся на ноги, линия фронта была уже далеко. Идти туда по незнакомым дорогам, в одиночку переходить линию фронта — удастся ли это? Не вернее ли в тылу фашистов начать борьбу с ними? Призыв к партизанской войне брошен, в народе ходят слухи, что она уже началась. Вот и ему: дойти до тех мест, где он родился и рос, где каждый камень знаком, найти старых друзей, надежных товарищей для этой борьбы.

Так он и решил и пошел не на восток, а на запад, потому что родился и рос в городке Сквира. Киевской области.

Пробирался от хутора к хутору, от села к селу, и само собой получалось, что дорога его почти совпадала с дорогой недавнего отступления. Вот и Оржица.

Здесь — вон с той высотки — били советские орудия по фашистским танкам. До сих пор торчат среди поля горелые машины и белеют кресты на броне. А тогда, прорвавшись с тыла и фланга, они ползли по этим полям, плевались огнем, грозили смести все на своем пути, сравнять все с землей… А потом молотила фашистская авиация, именно молотила: волна за волной, бомба за бомбой, разрывы сливались в сплошной гул. И снова ползли танки.

Здесь, когда надо было выходить из кольца, советские солдаты сами подорвали часть своих орудий, разбили, поломали, закопали в землю драгоценнейшие приборы и инструменты. Многие из них лежат теперь под этой землей.

Лев Иосифович, невольно замедлял шаги, сворачивая с дороги, останавливался перед исковерканными орудийными лафетами, перед почти неузнаваемыми грудами металла. И ему казалось, что он видит лица людей, которых уже нет на свете, слышит сквозь грохот боя их хриплые голоса.

Как потерянный, не замечая людей, прошел он Оржицу, а потом сел или, может быть, упал на обочине пустынной дороги и — нечего скрывать правду — дал волю слезам и словам.

Не запомнить, что было сказано тогда, и неизвестно, к кому были обращены слова, но это было клятвой отомстить за все: за товарищей, за поруганную врагом советскую землю, за горе, за слезы, за кровь, клятвой — не знать покоя, пока ходят по советской земле двуногие коричневые звери.

…Вот и Днепр. Рассчитывать на мосты Магомет не мог: они строго охранялись гитлеровцами. Поэтому он выбрал для переправы безлюдное место в стороне от селений, сам еще не зная, как будет переправляться. Было пятнадцатое ноября. Голые тальники шумели у берега, а горы на той стороне побелели от снега. О лодке нечего было и думать: если бы она и нашлась, ее раздавили бы тяжелые льдины поздней осени. Во всю ширину шли они почти сплошняком, словно торопясь куда-то, напирая одна на другую, выползая на отмели; и только у самого берега оставалась узкая полоска темной, холодной, по-осеннему тяжелой воды. Взглянув на нее, Лев Иосифович невольно вздрогнул. Он не боялся воды, плавал прекрасно; если бы случилось, сумел бы одолеть вплавь даже такую широкую и быструю реку, как Днепр. Но ведь холодище!.. И льдины вместо воды… А дожидаться ледостава было невозможно: вдруг он задержится еще на неделю?

Лев Иосифович решил переходить реку по льдинам. Отыскал на берегу длинную доску и небольшое бревно. Несмотря на холод, снял верхнюю одежду, привязал ее к бревну, а конец веревки — довольно длинный — накрутил на руку. Перекинул доску, как мостик, через закраину и в одном белье прошел по ней на ближнюю льдину, волоча за собой бревно с одеждой. Доску тоже перетянул к себе; она была неширока и в его сильных руках обратилась в шест, при помощи которого он перепрыгивал с льдины на льдину. Странное это было зрелище: большущий полураздетый человек с черной бородой (отросла за время скитаний) по ненадежным, движущимся льдинам пробирается на другую сторону огромной реки. Много потребовалось для этого силы, ловкости и осторожности. Ветер пронизывал до костей, руки деревенели, кромки доски обдирали пальцы, и легче легкого было поскользнуться на краю льдины над холодной темной глубиной.

Миновал середину реки. Горный берег ближе и ближе. И вдруг в каких-нибудь двухстах метрах от него очередная льдина не выдержала силы прыжка и веса Льва Иосифовича, треснула посередине, и он с маху окунулся в обжигающе-ледяную воду. Как огнем обдало. Будто железом стиснула мускулы начинающаяся судорога. Вынырнул. Ничего не видя, цеплялся за край льдины, пытаясь выбраться на нее. Ломались ногти, в кровь раздиралась кожа, а льдина ускользала и, как только он опирался на нее, погружалась в воду.

Первый, захлестнувший мысли испуг прошел быстро, и ясно стало: впереди смерть — просто смерть в холодной воде, в тисках судорог, среди льдин. Но человек, по крайней мере здоровый, никогда не мирится со смертью. И Магомет не мирился. Плыл, держась за льдину. Начавшаяся было судорога отпустила. Заметив накрученную на руку веревку, вспомнил об одежде, подтянул к себе бревно и тоже начал подталкивать его к берегу. Все это было неимоверно трудно. Коченеющие руки и ноги отказывались двигаться. Думалось: еще немного, еще секунда — и не хватит ни сил, ни упорства. И когда наконец он почувствовал под ногами дно, ноги перестали повиноваться. Судорога. На коленях, на четвереньках, ползком, захлебываясь и отплевываясь, кое-как выбрался он на твердый, смерзшийся песок.

Это было страшно: лиловый от холода, в мокром, облепившем тело и уже леденеющем белье, лежал он и корчился, не в силах подняться. И дрожал так, что все его большое тело билось, как у припадочного. Пальцы не гнулись, на ладони не мог опереться. И все же он начал ползать на локтях и коленях — только бы как-то двигаться, чтобы кровь бежала в жилах, согревая тело. Нелепые, странные и резкие рывки и толчки. Быстрее! Быстрее!.. Но медленно, очень медленно возвращались к нему теплота и подвижность.