Сапожник Степан (Каплун и в самом деле был неплохим сапожником) сидел теперь в своем углу — в хате красноармейки Семашко, — стучал молотком, забивая в подошву гвозди, наваривал дратву или подшивал кому-нибудь валенки. С каждым посетителем вел обыкновенный разговор, как и полагается сапожнику. Никаких подозрений на первых порах не вызывал. Начальники из сельуправы освоились с ним, давали ему заказы, а иногда и без всяких заказов заглядывали покурить и поболтать: сапожник и есть сапожник. Никто из начальников и окрестных колхозников не заметил, что с появлением в Бучатине этого скромного человека советские патриоты стали активнее. Организовался подпольный комитет — Лагун, Каплун и Казак. Они усилили работу среди местных жителей и проживающих здесь окруженцев. Наиболее надежных посвящали в тайну комитета, включали в его состав. К январю 1942 года таких набралось 11 человек, но начинать активную борьбу они еще не решались: дожидались «черной тропы».

Однако, как ни осторожничали «комитетчики», о подпольном комитете (его так и называли) стало известно сначала в Бучатине, потом по всему району и даже за пределами района.

Дошли эти слухи до немцев и их прислужников, и они начали принимать свои меры.

Каратели стали рыскать по деревням. Подпольщикам надо было уходить в лес, не дожидаясь, пока немцы или полицаи разузнают все и разгромят подпольный комитет. Выход был назначен на пятнадцатое марта.

Утром шестого марта Адам Лагун шел по дороге, ведущей от Смоличей на Бучатин. Вдруг из-за колхозного гумна вывернулись двое вооруженных. Если бы это произошло не так неожиданно, Адам предпочел бы избежать встречи, но теперь было уже поздно сворачивать. Встречные метров за двадцать угрожающе подняли винтовки.

— Стой! Руки вверх!

Адам поднял руки и остановился, глядя на неизвестных. Один был в потрепанном полушубке военного образца, другой — в комсоставском плаще.

— Кто такой? — резко спросил человек в плаще. — Свой или предатель?

— Свой, — ответил Лагун.

А другой в полушубке подошел и начал обыскивать. От его одежды резко пахло дымом. «Из лесу», — пронеслось в голове у Адама, и это несколько успокоило его.

— Я свой, — повторил он, — я не предатель, я — такой же, как вы.

— А если такой же, как мы, почему ты не в лесу?

В это время из-за гумна показались еще трое. Один из них, вооруженный пистолетом, ругнул Лагуна, а заодно и всех его друзей и родных за то, что они в такую трудную пору отсиживаются дома. Он назвал себя начальником разведки десантной дивизии.

— У меня здесь двести сорок человек, но они пошли на Семежево, а главные силы пойдут вот по этой дороге. Понял?.. А ты (это относилось к Лагуну) скажи председателю колхоза, чтобы оставил дома лучших лошадей. Мы их заберем в обмен на своих. Приустали у нас лошади… Понял?

Адам понял, но вся эта встреча свалилась ему на голову слишком неожиданно, и еще неожиданнее показалось сообщение о целой десантной дивизии. Сомнения? Может быть, они и были, но для раздумья времени не оставалось, было совершенно ясно: эти ребята — действительно русские, советские, ведущие активную борьбу с фашистами. Решение пришло сразу. В паре фраз Адам открыл чужим, впервые встреченным людям все, что вот уже несколько месяцев хранил втайне от соседей и от родных.

Начальник спрятал пистолет и крепко пожал ему руку:

— Свой человек. Ну, брат, извини, что обругал тебя.

Адам Лагун уже догадывался, что никакой десантной дивизии нет. Так оно и оказалось. На мосту через речку Волку мнимый начальник сказал:

— Никакой десантной дивизии здесь нет. Нас всего пятеро. Только ты об этом ни гу-гу: пускай немцы поищут нашу дивизию.

Подпольному комитету нельзя было больше задерживаться в Бучатине. Провели последнее собрание, выбрали командиром Каплуна, а начальником штаба — Гончарука, написали первый приказ и обращение к населению с призывом к борьбе против фашистов. Подписано было обращение: «Эспека», немцы приняли это за фамилию, считали, что латыш какой-нибудь, и решили, что так зовут, очевидно, генерала, командующего десантной дивизией.

Из всех членов подпольного комитета остался в деревне только Лагун, потому что партизанам надо было иметь для связи кого-то из местных жителей.

Но он больше не ночевал дома. В первую ночь, одевшись потеплее, долго бродил по улице, потом вздремнул немного на колхозном гумне, а под утро опять вышел на улицу. Он слышал далекий гул моторов и видел, что сигнальные и осветительные ракеты так и пляшут над лесом. Это фашисты начинали свое наступление на «десантную дивизию». Переброшенные в эту ночь на машинах из Слуцка, они оцепили Орликовский лес и заняли гарнизонами все окрестные деревни. Начинались повальные обыски и аресты.

Жил Лагун не в самом Бучатине, а в поселке Варшавка. Позади его хаты, в какой-нибудь сотне метров, начинался густой кустарник, а за ним раскинулось труднопроходимое болото, протянувшееся на несколько километров на юг и соединявшееся там с лесами Орликовской дачи. Вот в этом-то кустарнике Адам и проводил последние ночи, не решаясь, несмотря на холод, ночевать в хате. Домой заходил ненадолго, завтракал стоя, поминутно поглядывая в окошко.

Так же торопливо, на ходу, позавтракал он как-то в начале апреля, а потом пошел к соседу — покурить. Но цигарка еще не успела догореть, как за ним прибежала жена: