Взяв в руки то самое фото, он не то что говорить — дышать перестал. Сергей влил в него стакан вина.

— Это… она? — наконец прорезался голос у Лавриновича.

— Она, Гриша, царица. Узнаешь?

— Что ты написал на ней?

— Я, Гриша, всегда подозревал, что с мозгами у тебя неладно. Разве я могу так красиво написать?

— Не можешь.

— Ну, дошло?

— Наша газета… — Гриша беспомощно взглянул на друга.

— Вот! Если тебя, Гриша, посадить голой задницей на первую страницу нашей газеты, получится вот такая красивая надпись…

Гриша в восхищении грохнул стакан о пол.

— Правильно, Гриша, мне это уже не нужно — ни склянки, ни гранки, ни «Нарочанская заря». Вольная птица, Гриша! Куда скажешь, туда и полечу.

— В Москву?

— На три буквы, Гриша.

Друзья засмеялись и выпили еще по стакану.

— Но ты об этом никому! — покивал пальцем перед Гришиным носом Козельков. — Прекрасная женщина.

— Слушай, а что он ей сказал, когда увидел название нашей газеты?

— Не знаю, Гриша, меня в этот момент рядом не было. Но мне его жалко, честное слово.

— Почему?

— Такая женщина — и рядом Шафранский. Понимаешь? Просто Шафранский. Она ведь его стряхнет, не заметив…

— Как снимок назовешь?

— Нарочанская заря.

Друзья подхватились и подались к озеру. За Нарочь садилось солнце. Небо играло нежными тонами. Неподвижно висел в водном пространстве одинокий челн. Кричали чайки. Мелкая волна жалась к ногам, ласкаясь.

Нарочанская заря истаивала, переходя в ночь. И поймать этот миг фотоаппаратом было невозможно. Сколько ни бился Козельков, передать истинную красоту зари над озером ему не удавалось. И сейчас он понимал, что вряд ли удастся.

Этих музыкантов — парня с гитарой и девушку-скрипачку — я приметил сразу. Но это и не мудрено. В Коктебеле, где попса в кафе, барах и ресторанах гремела от зари до зари, подобных чудаков видно издалека.

Некогда Коктебель был богемным курортом, куда съезжались писательская, художническая и артистическая элиты. Кто не знает волошинского профиля на Карадаге? Запрокинув голову, он смотрит в небо, размышляя о вечном. Здесь же и дом-музей Максимилиана Волошина, писательский Дом творчества, художники на набережной. Некоторых из этих художников я вижу на одном и том же месте лет пятнадцать, для меня они истинные аборигены.

Однажды я подошел к телефонной будке, из которой можно было напрямую позвонить в Москву. Девушка, которая в это время набирала в ней номер, отворила дверь пошире — жарко.

— Алло, Борис Маркович? — отчетливо услышал я. — Завтра я не смогу приехать на репетицию. Знаете, выехала за город и приболела. Где нахожусь? У подруги на даче. Нет, недалеко, минут десять на электричке. Нет, ничего страшного, горло чуть прихватило.

Для убедительности она покашляла в трубку. Конечно, я сразу узнал Любовь Полищук. Да и как ее не узнать — эффектная особа.

Выходя из будки, актриса подмигнула мне.

— Как море? — спросил я.

— Отлично! — сверкнула она зубами. — Я именно такое люблю — девятнадцать градусов.

Она удалилась по направлению к рынку, я передумал звонить в Москву. Если уж звонить — то по серьезному поводу.

Но в последние годы Коктебель из тихого курорта превратился в грохочущую шашлычную забегаловку. На набережной, длина которой едва ли километр, в мгновение ока выросло больше двухсот кафе с удручающе однообразным ассортиментом: шашлык из осетрины, свинины, баранины, иногда шурпа. Здесь же торговали вином в пластмассовых бутылках из-под минеральной. Это вино на близлежащих винзаводах выдавали вместо зарплаты.

Сизый дымок мангалов, дразнящий запах жареного мяса, мальчик, едущий в Тамбов, — это уже был другой Коктебель.

Но я его все равно любил. И не я один. Дарья, моя знакомая, как-то пожаловалась:

— Через неделю я их уже ненавижу, эти шашлыки. Все, говорю, больше сюда ни ногой. В Испанию поедем. А в феврале начинаю ныть, как ненормальная: «Ну когда, ну когда мы поедем в Коктебель!..»

Я, слушая ее, смотрел на море. Оно было обычным. Грязноватое у берега, темно-синее вдали, под Карадагом черного цвета. Макушку Лысой горы закрывала тяжелая туча, и это значило, что погода скоро ухудшится.

— Да, — сказал я, — вконец испортили курорт. Встретил Искандеров, они рассказали, что в прошлом году отдыхали как раз в Испании. Нашли место, похожее на Коктебель, и прекрасно отдохнули.

— А что ж в этом году сюда приехали? — ехидно спросила Дарья.

Я пожал плечами.

— Вчера в ресторане напротив моего коттеджа до пяти утра песни орали.

— Кто? — недоуменно посмотрела на меня Дарья.

— Кто-кто, клиенты! — сварливо сказал я. — В три часа ночи отобрали у певички микрофон — и началось: тополиный пух, жара, июнь, крошка моя, я по тебе скучаю, ну где же вы, девчонки, девчонки…