Неизвестно
Шрифт:
— Я от вас записку получил. Что же вы, Сергей Петрович, хотели мне сообщить? — развернул жандарм атлетические плечи. — Да на вас лица.
Он не договорил. В руке у агента вдруг запрыгал «бульдог», грянул выстрел. Дегаев целил инспектору в грудь, но пуля вошла в живот, рядом с печенью. Тот взревел. Из спальни в гостиную с ломом в руках влетел кудлатый Стародворс- кий, размахнулся, однако Судейкин увернулся от удара, ткнул напавшему кулаком в серое лицо и, пошатываясь, зажимая рану, метнулся к передней с криком:
— Коко! Скорее! Сюда! Бей их из револьвера!
Но племянник уже лежал на полу без памяти. Путь к двери преградил Конашевич. Жандарм замешкался, морщась от боли, и в эту же секунду догнавший его Стародворский обрушил на голову страшный удар ломом, от которого инспектор рухнул под ноги пытающегося сбежать Дегаева.
— Ну же! Все?! — визжал пробивающийся к дверям штабс- капитан; он смешно поднимал колени, словно шел по болоту.
— Все! — прохрипел Стародворский. — Не видишь?..
Судейкин вдруг дернулся, вскочил на ноги и, с утроенной
силой боднув по-бычьи Конашевича окровавленной головой, кинулся к ватерклозету; успел вбежать, да запереться не смог, и теперь слабеющими руками пытался удержать дверь изнутри. Ловкий Стародворский вставил ногу между косяком и дверью, тянул ее на себя, нанося удары ломом по разбитым ладоням, запястьям спасающегося инспектора. Силы были неравные. Наконец, раненый, оглушенный подполковник разжал искалеченные пальцы. Рывком вытащив несчастного в переднюю, обезумевший народоволец принялся колотить его скользким от крови ломом по виску и затылку. Умирающий Георгий Порфирьевич опрокинулся назад, в ватерклозет, заполнив его своим огромным телом. Но и здесь, в тесноте, прыгал тяжкий железный обрубок, кроша в брызги голову, ломая ночную вазу. Осколок отскочил, поранив лицо убийце. Теперь по его щеке тоже текла кровь.
Судейкин был мертв. Чудом остался в живых Николай Судовский; он-то и расскажет обо всем следствию. Но это уже мало интересовало Конашевича и Стародворского. Побросав ломы, толкаясь на лестнице, они бросились вон, чуть было не сбив в подворотне запасного унтер-офицера Суворова, агента охранки, проживающего под видом лакея у Де- гаева и отправленного им за покупками в провиантские склады. Унтер и запомнил расхристанных, испуганных людей.
Сам же штабс-капитан скрылся еще раньше. В колких от летящего снега сумерках он бежал по городу, не узнавая его домов и дворцов. Он закрывал глаза и видел кровавое пятно на полу, он открывал глаза, и липкие страшные струи стекали по белым дорическим колоннам особняков. Объятое ужасом сердце норовило выскочить из горла. Ноги отказывались нести. Чтобы перевести дыхание, Дегаев прислонился спиной к стене большого серого дома. Над его головой уютно светились вечерние окна.
Вспомнилось, ударило в виски: «Целовал ворон курочку до последнего перышка. Ох, целовал.»
И вдруг ему почудилось. Нет, он явственно услышал детский плач — откуда-то сверху, из теплого желтого света. Плач был горьким, безутешным.
«Откуда? Мне показалось. Это все нервы. Это ветер.»
Конечно, никакого плача. Тоскливо посвистывала, шелестела поземка. Но все было, было! И плач был.Потому что в теплой детской спальне от неясного испуга пробудился Сереженька Судейкин, поздний ребенок Георгия Порфирьевича. Мальчик проснулся от страшного сна, который он тут же забыл, и теперь, всхлипывая, успокаивался на руках у доброй и теплой няни. Он не забудет только лилово клубящиеся тени по углам, серые тона старинных гобеленов, блеск серебра и золота багета и, наполненный сказочным ужасом, шум ветра за полуночным окном. Он станет потом знаменитым художником, художником «Голубой розы», и на его романтических картинах, на театральных декорациях оживут, словно всплывая из тревожной прапамя- ти, те же краски, причудливые силуэты, которые приносят повторяющиеся горькие сны. Сны неутешной боли и сиротства.
Подполковника отпевали в церкви Мариинской больницы. Народу было много.
Государь начертал на докладе министра внутренних дел графа Толстого: «Я страшно поражен и огорчен этим известием. Конечно, мы всегда боялись за Судейкина, но здесь предательская смерть. Потеря положительно незаменимая.» Императрица пристала на могилу венок — белые лилии, переплетенные надписью: «Честно исполнившему свой долг до конца».
Не смолчала и дышащая на ладан «Народная Воля», опубликовав бодрое заявление ИК относительно казни инспектора охранного отделения. По всему выходило, что партия специально бездействовала, милостиво позволив правительству принять благодетельные для России меры, да вот, не оправдало правительство доверия террористов, и поэтому по решению Комитета Судейкин, этот сеятель политического разврата, был убит. (Ох, умели подпольщики пыль в глаза пустить!) Писали и о предательстве Дегаева. По мнению народовольцев, только взаимное истребление этих двух достойных друг друга деятелей могло хоть как-то успокоить возмущенное нравственное чувство.
Тем временем Дегаев благополучно добрался до Парижа. Как и обещал Тигрыч, изменника судила революционная «тройка» — Герман Лопатин, Василий Караулов и сам Тихомиров. Заседание было коротким. Лев зачитал решение: «Вынужденный горькой необходимостью преодолеть нравственную брезгливость и законное негодование и воспользоваться услугами Дегаева, ИК нашел справедливым заменить ему смертную казнь безусловным изгнанием его из партии с запрещением ему, под опасением смерти, вступать когда-либо на почву русской революционной деятельности. ИК приглашает всех членов партии «Народная Воля» следить за точным выполнением этого приговора.»
— Поставь подпись, — тихо сказал Тигрыч.
Рука штабс-капитана дрогнула. Перо порвало бумагу. Подпись вышла хуже, чем на прошении «его благородию господину Г.П.Судейкину от потомственного дворянина» о зачислении в штат охранного отделения.
— В России тебе не бывать. И в Европе тоже, — с нарастающим отвращением выдавил Тихомиров. — Вы с женой уедете в Америку. Навсегда.
Катюша волновалась, протестовала, но заграничный центр постановил: сопровождать чету Дегаевых до Лондона должен сам Тигрыч. А он посмеивался: вот, мол, сподобился роли конвойного; прежде-то все было наоборот.