– Милая,— сказал я, — как он вас, однако, искусал! Покажите-ка мне вашу бедную ручку.

Рут, не жеманясь, закатила рукав и обнажила ручку скорее для того, чтобы самой посмотреть, что там случилось, чем для того, чтобы разжалобить меня. Я взглянул. Чуть выше локтя виднелись кровавые отметины, оставленные зубами Кикумса. Ужасно! Я поднес раненую ручку своим губам, чтобы остановить кровотечение и высосать из раны яд. Рут, к моему великому удивлению, поспешно отдернула руку. Я знал, что укус лошади опаснее укуса собаки и даже кошки, но в своей торопливости я упустил из виду, что Рут может неправильно истолковать мои действия. Однако опасность была столь велика, что я решил не обращать внимания на ее чувства.

 — Не глупите, кузина Рут,— сказал я, охватив ее руками так, что она уже не в состоянии была пошевелиться.
– Яд все больше проникает в вас с каждой минутой, неужели вы думаете, я делаю все это ради собственного удовольствия?

Когда она поняла свою ошибку, ее личико залила краска такого стыда, что мне и самому стало неловко смот­реть на нее.

Я отсасывал кровь из раны до тех пор, пока укушенное место не побелело.

Когда дядюшка Бен вернулся домой и обнаружил у себя нежданного гостя, он взглянул на меня весьма недружелюбно, — не только потому, что я отказался копать золото, но и потому, что я послужил причиной ссоры между Саймоном Карфексом и дядюшкиными компаньонами, обманом разлучившими Карфекса с собственной его дочерью.

— Дедушка, да ведь я кузену Ридду жизнью обязана! — со слезами на глазах воскликнула Рут и показала раненую руку. Взор дядюшки Бена потеплел: на всем белом свете маленькая внучка была единственным существом, которое он любил, любил без памяти.

Чтобы хоть как-то развеселить Рут, я подробно описал ей, какая красивая мебель в доме у Анни, а потом, совсем незаметно для меня самого, так получилось, что я рассказал Рут о собственных невзгодах и о внезапном отъезде Лорны.

– Больше я ее никогда не увижу, и мне нужно сделать все, чтобы забыть ее: благородный титул ставит ее слишком высоко надо мной, — закончил я свой рассказ, стараясь произнести последние слова как можно равнодушнее.

Нет, наверное, мне вообще не стоило упоминать о Лорне, но в лице Рут было столько доброты и участия, что я просто не смог остановиться.

— Вы не должны говорить так, кузен Ридд,— мягко сказала Рут, отводя от меня глаза. — Никакая, даже самая благородная леди, не может стать выше мужчины — чис­того, храброго, сильного. И если ее сердце стоит того, чтобы им обладали, она никогда не позволит вам бросить ее из-за того, что она богата и знатна.

В последних словах Рут послышалась горечь, и я почувствовал, что ей все труднее поддерживать разговор, но Боже мой, с кем еще в то время я мог поговорить так, как с ней! И я спросил ее, лишний раз доказав этим, какие мы, мужчины, в сущности, себялюбцы:

— Дорогая кузина, что же вы мне посоветуете?

— Мой совет, — сказала Рут, поднимая на меня глаза, и во взгляде ее я прочел не робость, а великую гордость, - мой совет — делайте то, что должен делать всякий мужчина, если он хочет завоевать сердце прекрасной девушки. Если она не может послать вам знак и не может вернуться к вам, потому что не вольна в своих поступках, последуйте за ней сами, не отступайтесь от нее, ухаживайте за ней, дайте ей почувствовать, что вы не из тех, кого можно забыть, и тогда, быть может, она снизойдет... то есть, я хочу сказать, смягчится...

— Смягчится? Но я никогда не давал ей повода быть со мной суровой. Никогда — даже мысленно — я не отказывался от нее. И разве я смог бы? Разве ее сравнишь с кем-нибудь?

— Тогда сделайте все, чтобы она думала о вас то же самое... Все, больше я не в силах подавать вам советы. Рука... болит нестерпимо. Жаль, что вы проделали столь долгий путь: этого можно было бы и не делать. Простите меня, кузен Ридд, и не сочтите неблагодарной. Передайте привет Лиззи. Господи, комната плывет под ногами...

С этими словами бедная Рут упала на руки вовремя подскочившей Салли, горничной. Только теперь до меня дошло, как страдала Рут в течение всего нашего разговора.

Дав слово Рут, что я непременно проведаю ее и заберу Кикумса с собой, как только закончится жатва, я вышел из дома и широким шагом двинулся в Плаверз-Барроуз через вересковую пустошь.

 Нет слов передать радость матушки, потерявшей всякую надежду на скорую встречу со мной, когда я, наконец, появился на пороге родного дома. А она-то думала, что я, обиженный ее холодностью, бросил все и отправился в Лондон на поиски Лорны.

Всех, кто жил по-соседству, удивляло то, что Дуны до сих пор не напали на нас и не покончили с нами раз и навсегда. Теперь мы почти полностью зависели от их милости, потому что нашу ферму защищали только сержант Блоксем и трое его людей. Капитан Стикльз со всеми своими солдатами отбыл, согласно приказу, в южном направлении, оставив лишь тех, кто был нужен для сбора налогов и защиты береговой полосы между Линмутом и Порлоком от контрабандистов.