— Не бойся, сынок,— с укором сказал он,— никто тебя у нас не съест. Главное — говори правду. Как вести себя с судейскими, я тебе потом расскажу, если, конечно, ужин придется мне по душе.

— Мы делаем все, что в наших силах, сэр,— отозвался я, - чтобы наши гости оставались довольными.

Когда матушка увидела пергамент, ей сделалось дурно и она упала на постель с ее любимым покрывалом, укра­шенным цветами, которые она вышила собственной рукой. Придя в себя, она уже не могла заняться никаким делом и лишь горестно причитала о том, что король, прослышав, какой у нее рассудительный, спокойный и трудолюбивый сын (первый силач Англии, шутка сказать!), ныне решил отнять у нее самое дорогое ее сокровище.

Мастер Стикльз усмехнулся и высказался в том духе, что, дескать, королю для полного счастья не хватает при дворе только Джона Ридда. Тут матушка поняла, что все ее страхи пустые, улыбнулась и сказала:

– Так и быть, я отпущу моего Джона, но его величество встретится с моим сыночком не ранее, чем через две недели.

С того дня у матушки только и было на уме, что моя поездка в Лондон. Втайне она уже возмечтала о том, что в Лондоне у меня заведутся могущественные покровители и я сделаю блестящую карьеру, а я тем временем погрузился в самые черные думы. Что скажет обо мне Лорна? Ме­сяц со дня нашей последней встречи был уже на исходе. Наверняка она ожидает, что я приду к ней через несколько дней, потому что верит, что я не нарушу своего слова. Как она будет разочарована! Мысль об этом сверлила мозг и не давала покоя, и, не имея возможности незаметно ускользнуть из дома, я проворочался с боку на бок всю ночь до утра, меж тем как Джереми Стикльз, лежа на соседней кровати, храпел за нас двоих. И все же, подумал я, дело важное, государственное, и если мне доверяют, я обязан исполнить свой долг. Кто знает, что хочет спросить меня король о Дунах (а я чувствовал, что Дуны имеют к этому неожиданному вызову прямое касательство), и кто знает, что обо мне подумает король, если я откажусь ехать к нему? До меня дошло также, что я смогу сообщить Лорне только о том, что уезжаю из дома, причем весьма дале­ко, а по какой причине, этого я ей открывать не вправе. Но разве можно рассказать о длительной отлучке, не ука­зав причин?

Ломая голову над этой неразрешимой задачей, я уснул тогда, когда нормальным людям положено вставать. Я не явился к завтраку, и матушку это встревожило не на шут­ку, но мастер Стикльз заверил ее, что так бывает со всеми, кто получает королевские предписания, так что волновать­ся ей нет никакого смысла.

— Итак, мастер Стикльз, когда же мы тронемся в путь? — спросил я в тот же день после полудня, когда мы вышли во двор.— Вашей лошади нужно как следует отдох­нуть, сэр, да и мой Смайлер изрядно потрудился сегодня, а другая лошадь меня не выдержит.

— Через несколько лет, Джек, — заметил королевский гонец, окинув меня с головы до ног одобрительным взглядом, — тебя вообще не выдержит никакая лошадь.

(К этому времени мастер Стикльз был уже накоротке со всем нашим семейством и запросто звал меня «Джек», Элизу — «Лиззи» и — что мне совсем не понравилось — на­шу красавицу Анни — «Нэнси»).

— А это уж как Богу будет угодно,— ответил я доволь­но резко.— Если же какая лошадь и пострадает от моего веса, так это будет моя лошадь, а не ваша. До Лондона путь неблизкий, и я хочу знать, когда мы отправимся в до­рогу. Дело, как я понимаю, не терпит отлагательств.

— Так оно и есть, сынок. Однако матушке твоей нужно время, чтобы снарядить тебя как полагается. Распорядись, чтобы нынче вечером закололи жирного индюка — это нам с тобой к завтрашнему обеду,— а на ужин пусть при­готовят оленье мясо. В пятницу утром, обратив взоры к до­роге, мы отправимся в Лондон, покорные воле его вели­чества.

— Но послушайте, сэр,— заметил я с некоторой тревогой, — если дело его величества можно отложить до пятни­цы, то почему бы не отложить его до понедельника? У нас есть шесть молодых свиней, в пятницу им как раз испол­нится шесть недель. Шесть для нас чересчур много, а одну мы вполне можем зажарить. И вам не жаль будет перепо­ручить эту работу женщинам?

— Сынок,— ответил мастер Стикльз,— сроду я не видел такого гостеприимного дома, как ваш, так что покинуть вас слишком поспешно было бы с моей стороны величай­шей неблагодарностью. И потому я тебе вот что скажу: христианам негоже отправляться в дальнюю дорогу в пятницу. Молодую свинью мы с тобой выберем завтра в пол­день, а отведаем ее на обед в пятницу. После этого мы со­берем все необходимое и выступим в субботу утром.

Вот это уже было немного лучше: суббота была первым днем, когда мне — после месячной разлуки — было удобнее всего появиться в Долине Дунов. Однако, как я ни пытал­ся уговорить мастера Джереми Стикльза, он ни в какую не соглашался выехать в Лондон позднее субботы. Прий­ти на тот заветный утес, откуда Долина Дунов была вид­на, как на ладони,— это было для меня единственной воз­можностью если не повидаться с Лорной, то хотя бы уви­деть ее издалека.

Но напрасно ходил я на знакомое место. Я вглядывался в долину до рези в глазах, я сидел тихо, почти затаив ды­хание, так что кролики и белки безбоязненно резвились вокруг меня, но белый камень по-прежнему белел, не покры­тый черной шалью, и венок на девичьей головке так и не оживил нелюдимую разбойничью долину.

Путешествие в Лондон в те времена было опасным предприятием с непредсказуемыми последствиями. Конечно, риск значительно уменьшался, когда путешествовал знат­ный господин с многочисленными слугами: в этом случае о последствиях приходилось задумываться самим разбойникам. И все же для бедняка эти джентльмены с большой дороги были куда меньшим злом, нежели хозяева небольших постоялых дворов, праздношатающаяся солдатня и тому подобная публика, словно бы самой природой пред­назначенная для того, чтобы мирному путнику жизнь, как говориться, не казалась медом.

Покинуть Плаверз-Барроуз, не попрощавшись с Лорной, — мысль об этом разрывала мне душу. Но не только у меня было тяжело на сердце в эту минуту: когда настало время прощаться, матушка и Анни чуть было разом не уда­рились в слезы. Тогда я, призвав на помощь все свои спо­собности к лицедейству (отмеренные мне Всевышним до­вольно скудно), бодро пообещал, что вернусь на следующей неделе с таким титулом и должностью, что в Орском при­ходе чертям тошно станет. Матушка и сестренка улыбну­лись, а я, послав им воздушный поцелуй, пришпорил Смайлера, чтобы поскорее скрыться с глаз долой.