А Брюха? Ё! Завтра ж командная игра! Они с Брюхой режутся с другой парой – Алтуком (ALTUK) и Вельзером (WELZER). Ну, всё. Брюха ему зафандырит… Чё теперь делать-то?! Хоть позвонить бы… И маме бы заодно.

Денис осторожно сполз с кровати и тронул Серафима за плечо.

– А? – очнулся задумавшийся Серафим.

– Где тут позвонить можно? – спросил Денис. – Мне край надо.

– Позвонить? – переспросил Серафим. – Тут? А тут никак нельзя. Невозможно. Телефонов нет, только для персонала. Тебе разве мобильник ставили? У всех отбирают.

Денис растерянно посмотрел на свою тумбочку. Его рюкзака не было. Похоже, он остался в кабинете этой… как её… Аллы Викторовны. Неужто она будет рыться в его вещах?.. Похоже, будет. Но телефон-то не её! Не имеет права забирать!..

Или имеет?..

Кажется, здесь все права у взрослых; у детей – устав запретов. И наказания.

Как же не хочется жить! Вот если б помереть как-нибудь. А потом как-нибудь воскреснуть. И вернуться у прежней жизни – с мамой, компьютером, «кланом», Интернетом… ну, и школой. Хотя… провалилась бы эта школа! Учиться так скучно! Как и жить в реале. Хочу жить в виртуале! Или во сне. Подключите меня ко сну! Если сон – захватывающий.

Но вернуться с того света, говорят, невозможно. Ну, если вовремя не спасут. Да вот попробуй угадай, насколько надо приблизиться к смерти, чтоб тебя смогли всё же откачать. И неизвестно – пожалеют тебя при этом или врежут как следует по одному пикантному месту…

Enter вздохнул. Спина ныла.

Прозвенел беспощадный пронзительный звонок, и мальчишки зашевелились. Все встали у дверей, разбившись по парам, будто в детсаду или в «ДОЛаге» – детском оздоровительном (школьном, спортивном) лагерях.

Enter нерешительно поднялся.

– Денис, давай ко мне в пару, – позвал Серафим.

Enter согласно кивнул и подошёл к Кедрашу.

– И чё, за ручки браться? – негромко спросил он, набычась.

– Не обязательно, – ответил Серафим Кедринский. – Щас на полдник пойдём.

Вскоре открылась дверь, показался Ренат – Кот Базилио. Он посчитал мальчишек и разрешил:

– Можете шагать, шантрапа вокзальная.

Столовая оказалась в другом крыле здания на втором этаже. Столы поставлены в ряд. Столовская стойка у стены. Стопка подносов. В лотках ложки. На полках стойки темнеют ряды гранёных стаканов с чаем, сереют тарелки с бледно-коричневыми сухарями. Каждый берёт поднос, ставит на него стакан и тарелку, садится за стол. Молчание непривычно, и потому подавляет Enterа.

Серафим присаживается рядом с ним. Enter замечает, что странный сосед по кличке Кедраш крестится, а затем крестит чай с сухарями. Зачем это? Он наклоняется к Серафиму, но тот, уловив движение, быстро прижимает к губам палец.

«А! Когда я ем, я глух и нем!» – понимает Enter.

В уставе запретов карается любой разговор и перемигивание за едой.

«А в школьной столовой гвалт и мелкое хулиганство в порядке вещей…», – кисло думает Enter, макая сухарь в чай.

Снова беспощадно пронзительный звонок. Все встают и строятся в змеиные колонны. Здесь и девочки есть. И немало. Среди мальчишек, в другой колонне Enter замечает Вовку Дракина. Но какой это был Вовка! Будто из холодильника вынутый. Бледный, потухший, перепуганный. Всё в нём исчезло, одна оболочка осталась. Вот он, значит, где! И вот, значит, с ним как…

Вовка по сторонам не глядел. Уставился в пол, на кроссовки впереди идущего, и так исчез в дверях, затёртый толпой таких же перепуганных молчунов. Ручейки ребят направлялись в нужную сторону пятнадцати-шестнадцатилетними амбалами. Они глумились, ржали, матерились, отвешивали подзатыльники, пинали по мягкому месту.

Девочек парни общупывали и развратно гоготали. Дежурный воспитатель, незнакомый Enterу, стоял рядом с ними со скучающим выражением лица и, казалось, оживлялся лишь при очередной экзекуции. Он причмокивал и высокомерно щурился на воспитанников, словно царёк – на вшивых каторжан.

На лацкане пиджака у него белел бейджик. Денис успел прочитать «Феликс Иванович Хмелюк» и тут же забыл, что прочитал, потому что как раз в этот момент к нему придрались «старшаки» – «потому что новенький».

Enterу досталось всё по полной программе: выяснив его кликуху, «старшаки» поиздевались над ним, объявив это «боевым крещением». Серафима, влезшего некстати с разъяснениями, что кроется в этом святом слове – «крещение», и почему оно бывает «боевым», отдубасили за компанию и чтоб не встревал.

А за окном лил предоктябрьский дождь. В Enterа вдарила мысль, что это он – дождь, и он брызжет на землю, превращаясь в грязь.

… А как обработали Дракина! Совсем Вовка на себя не похож… Это он, сволочь, притаранил Лабутина к этой суке Куртовне с душком. Так что сам виноват, груздь червивый! Enter вообще бы его убил. Мало ещё этому гаду врезали. Насмерть надо ухайдакать! Ведь он, Enter… то бишь, Денис Лабутин, ни в чём не виноват!

Если б Дракин оказался ближе к Enterу, он бы не преминул ему наподдать. Не постеснялся бы. А чего стесняться этой сволочуги?!