Откровенное недоверие к правительству, выраженное в ультиматуме забастовщиков Государственному совету, нанесло авторитету правительства непоправимый ущерб. Одно требование о снятии запрета с компартии исключало всякие сомнения о возросшем влиянии коммунистов на массы.

Ситуация сложилась предельно ясная: армия и только армия в состоянии укрепить пошатнувшиеся закон и порядок. Уже то, что генерал Зет нашел необходимым обратиться за помощью к регулярной армии, говорит о крайне взрывоопасном положении в стране.

И что же? Вместо того, чтобы, как и положено солдатам, сказать «есть!», некоторые высшие офицеры пустились в рассуждения о неконституционности вмешательства регулярной армии во внутриполитическую борьбу. Армия, утверждали они, призвана защищать страну только от посягательств на нее извне. Пусть политики внутри страны сами разбираются в своих делах.

Командующий Северо-Западным военным округом генерал-полковник Харт не постеснялся заявить о том, что участие армии во внутриполитической борьбе без соответствующего решения правительства есть не что иное, как военный путч.

–  Но ведь правительству нужно подсказать это решение!
– воскликнул генерал Зет.

–  То есть, - повернулся к нему Харт, - иными словами оказать на него давление?

Именно с этого момента в Куди что-то повернулось, и все стало открываться совсем в другом свете. Разговоры в кулуарах посеяли в его душе еще большее смятение. Оказывается, генералы совершенно не уверены в том, что их солдаты выполнят любой приказ, который им будет отдан. Солдаты и офицеры сейчас уже далеко не те, что были даже пять лет назад.

Некоторое успокоение принесло Куди тайное совещание пяти генералов и четырех полковников, к которым Зет питал особое доверие. Здесь начальник Линского гарнизона убедился, что в армии все-таки есть силы и немалые, готовые пойти на свержение конституционного правительства во имя спасения нации.

Собственно говоря, это было организационное заседание Военного комитета по захвату в стране власти путем военного переворота. Зет, естественно, стал главой комитета. Его заместителем избрали генерала Тромма - начальника столичного гарнизона. Генерал Куди не отказался от поста начальника штаба мятежников.

Участие в деле должны были принять: танковая и авиационная армии, дислоцированные недалеко от столицы, корпус воздушных десантников Юго-Восточного военного округа, три пехотные дивизии и механизированный корпус Центрального военного округа.

По числу личного состава соединений и по мощности их вооружения сил более чем достаточно при условии, если остальная часть армии будет сохранять нейтралитет.

Военный комитет принял специальное решение о координации своих действий с политической партией Союз военных и развертывании пропагандистской компании во всех армейских частях в пользу переворота.

Генерал Куди не считал себя мятежником. Наоборот, в глубине души он полагал, что, дав согласие на участие в военном перевороте, он тем самым выполнил свой офицерский и гражданский долг. И все равно на душе у него было очень и очень неспокойно. С сегодняшнего дня он уже по-другому начнет присматриваться к своим офицерам, прислушиваться к тому, что творится в частях, и не очень-то доверять докладам полковника Райна, этой скользкой даже на вид личности.

Райн летел в том же самолете. Только сидел позади генерала и на другой стороне крохотного салончика.

Привалившись в угол узкого кресла с высокой спинкой, Райн вроде бы дремал. На самом деле его одолевали мысли куда более тягостные, чем генерала. Если последнего заботили судьбы нации и армии, то полковника - его собственная. Однажды он уже скомпрометировал себя, когда работал в военной контрразведке. За хороший куш он «позволил» бежать одному своему подследственному. И хотя все было сработано совершенно безукоризненно, Райна отчислили из контрразведки и перевели в военную полицию. Не имей полковник высоких покровителей в Союзе военных, не видать бы ему больше армии, как своих ушей…

Полковник шевельнулся в кресле, еще глубже втянул голову в плечи и с такой ненавистью посмотрел в сторону генерала, что заметь Куди взгляд своего заместителя, застрелил бы Райна на месте.

Между тем ненависть объяснялась очень просто. С утра, несмотря на отчаянные протесты полковника, генерал забрал его с собой в столицу и это в тот день, когда Райн должен был привести в исполнение тщательно разработанный им план обезвреживания свидетелей его участия в деле профессора Фэтона.

Когда в половине второго ночи третьего января «Рыжий» - так Райн называл про себя своего друга - позвонил ему домой и попросил предоставить в его распоряжение фургон военной полиции, полковник не удивился. «Рыжий» и раньше обращался с аналогичными просьбами. Райн выполнял их без всяких возражений. Он давно считал себя весьма обязанным приятелю. Тот с удивительной легкостью забывал о займах, которые делал у него полковник. Оба любили покутить, но Райн был довольно ограничен в средствах, и за все обычно платил приятель, не забывая иногда сунуть в карман полковника чек на тысячу-две крон.