Шэттон глянул на часы. Заканчивался второй час ночи. В два тридцать нужно быть на месте в районе пищевого комбината. Соримен наверняка ждет и волнуется.

Проезд через центр - самой короткой дорогой - исключался. Комиссар Муттон, вернувшись из столицы, учредил в городе нечто вроде комендантского часа. Документы, правда, не проверяли, но почти все улицы патрулировались полицейскими. Они вполне могли обратить внимание на одинокий грузовичок и учинить обыск.

Еще днем Дюку стало известно, что Соримен получил из столицы сообщение: генерал Зет и его сторонники в армии и Союзе военных готовят переворот. Следовало усилить пропагандистскую работу в воинских частях и активизировать формирование отрядов рабочей самообороны. Рабочие, конечно, армию не победят, но, во-первых, еще неизвестно, пойдет ли она за путчистами, во-вторых, сам факт существования вооруженных рабочих отрядов и их сопротивление мятежникам может оказать в критический момент решающее значение в деле мобилизации прогрессивных сил страны на отпор путчистам.

Расставшись днем с Бейтом, Дюк заскочил к профессору Гинсу. Профессор, как ни странно, был в хорошем настроении. Дюк не знал, что Гинс помирился с Сорименом и имел встречу с инспектором Яви, который за час до его приезда покинул профессора, оставив в его доме аппарат Фэтона. От профессора Шэттон поехал в забастовочный комитет к Соримену, чтобы срочно решить проблему обеспечения рабочих отрядов оружием. Пистолеты были почти у всех. Благо их продавали свободно в оружейных магазинах. Но какое оружие пистолет в серьезной схватке! Другое дело - автоматы. Но где их взять? Товарищи из гарнизона обещали помочь.

Сейчас Дюк и Дафин везли в рабочий арсенал уже пятую партию автоматов. Если они их провезут, то в распоряжении отрядов будет уже семьдесят девять автоматов с изрядным запасом патронов к ним. Но основная надежда все-таки была на то, что армия и полиция не пойдут за путчистами и сами раздавят мятежников.

Соримен настороженно прислушивался к ночной тишине. Он ждал возвращения Дюка. Этого парня он любил по-отцовски глубоко и требовательно. У Лори еще не было уверенности в том, что Дюк останется на всю жизнь убежденным бойцом партии, в ряды которой он так неожиданно пришел. Он опасался, что со временем Дюк может охладеть к политике и потянется к привычным с детства роскоши и богатству. Опасения основывались на несколько авантюрном складе характера Шэттона. Он тяготел к действиям взрывного плана, связанным с максимальным риском, и сторонился будничной организаторской работы.

Иногда Соримен задавал себе вопрос: уж не играет ли Шэттон для самого себя роль благородного разбойника, рискующего собой ради обездоленных и униженных. В то же время Лори чувствовал в своем воспитаннике страстную убежденность в правоте идей, ради которых он отказался от своего класса.

Соримен собирался поговорить с Шэттоном начистоту, но что-то его останавливало. Не оскорбит ли разговор парня?

Сегодня ночью вся партийная группа была в работе. Если судить по сообщению из столицы, события ожидались серьезные.

Показалось, что снаружи раздался шум автомобильного мотора. Прислушался. Нет, видимо, ветер потревожил железную кровлю домика.

Когда-то эти домишки служили временным жильем для строителей пищевого комбината, да так и остались. Первый владелец комбината временно заселил их своими рабочими, пообещав, что построит скоро современные дома. Лет двадцать прошло. Комбинат менял хозяев, и они уже ничего не говорили по поводу обеспечения рабочих современным жильем. Наоборот, нынешний хозяин Пул Вин объявил, что намерен снести трущобы и возвести на их месте новые цехи. Население, нашедшее в трущобах приют, его мало беспокоило. Пусть каждый сам думает об устройстве жилья. Все знали, что Пул Вин слов на ветер не бросает, но выселяться никто не собирался, о чем ему и было заявлено.

Соримен подошел к окну и, отогнув край занавески, посмотрел на улицу. Ни одного огонька, ни единого звука. Он коротко вздохнул и вернулся к столу. Комнату освещал фонарь, работавший на аккумуляторе. Усталое, с темными кругами под глазами лицо Лори при слабом свете фонаря казалось старым. В этом году ему исполнялось пятьдесят пять, но выглядел он сейчас намного старше. Резкие складки морщин вокруг крупного носа и рта, тяжелый с глубокой ямочкой подбородок, широкие кустистые брови делали лицо грубоватым. Но в больших карих глазах Лори было столько тепла и доброты, что человек, вглядевшись в них, невольно испытывал к нему симпатию.

Лори обхватил ладонями корпус фонаря, чтобы хоть чуть согреться. В доме было не намного теплее, чем на улице. Топили дровами и углем. Соримен пытался разжечь печь, но у него ничего не получилось, и он решил ограничиться керосинкой и фонарем. Дом принадлежал одному из обходчиков-железнодорожников. Хозяин был в пикете. После обеда из столицы в Лин прикатила дрезина. Пятьсот километров она при полной зеленой улице преодолела за четыре с половиной часа. Лори знал машиниста дрезины. Передав Соримену предназначенные для него сообщения, он покатил дальше. Забастовка связистов и транспортников создавала проблему связи и для самих забастовщиков.

После встречи с машинистом Соримен провел здесь же в доме короткое совещание с руководителями рабочих отрядов. С ними он уехал затем в город и вернулся уже в пеовом часу ночи. С тех пор сидел и ждал Дюка и Дафина. Последнего он готовил к приему в партию. Тихий и стеснительный на вид техник совершенно менялся в деле - становился дерзким, находчивым и отчаянно смелым.

Лори вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо номер «Справедливости» и начал перечитывать полуподвал, посвященный профессору Фэтону. Оказывается, мировую общественность трагедия профессора волновала куда больше, чем самих аранцев.