«Тревожимые внутренним огнем…»: Избранные стихотворения разных лет
вернуться

Терапиано Юрий Константинович
Шрифт:

УСПЕНИЕ

Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина, Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала…

О. Мандельштам

Тяжёлые груши уложены тесно в корзины, Блестит янтарём на столах виноград золотой, И воздух осенний, и запах арбузный и дынный На каменной площади празднуют праздник святой. Я с радостью тихой гляжу на раздолье природы — Такое богатство, как было и в крае моём, Где волны кипели и тщетно искали свободы И в погребе пахло полынью и новым вином. А тот, о котором сегодня я вновь вспоминаю, Как загнанный зверь на дворе под дождём умирал. Как лебедь, безумный, он пел славословие раю И, музыкой полный, погибели не замечал. Орфей погребён. И наверно не будет рассвета. Треножник погас, и железный замок на вратах. И солнца не стало. И голос умолкший поэта Уже не тревожит истлевшего времени прах. <1965>

«Утром, в ослепительном сияньи…»

Утром, в ослепительном сияньи, Ночью, при мерцающей луне, Дальний отблеск, смутное сознанье Вдруг становится доступным мне. «Господи, — твержу я, — как случайны Те слова, в которых благодать, Господи, прошу, нездешней тайны Никогда не дай мне разгадать. Не хочу последнего ответа, Страшно мне принять твои лучи. Бабочка, ослепшая от света, Погибает в пламени свечи». <1945>

«Что скажете сегодня людям вы…»

Что скажете сегодня людям вы, Посланники, бредущие с тоскою По торжищам, средь городской молвы Походкой неуверенной такою? Но — диво — огрубевшие сердца Тревога ваша незаметно ранит И выиграны будут для Отца Те, в чьей душе вдруг тишина настанет. Мы любим — и спасает нас порой Одно напоминанье о любимом; Священной музыки верховный строй Вверху небес доступен серафимам. А на земле, где арфы не звучат, Не арфа — грустная, простая лира; Сквозь тлен и прах, сквозь весь юдольный ад Ее певец проносит в царство мира. Есть озеро средь гор. Однажды днем Свет встретился в нем с новым чудным светом. Еще последний райский отблеск в нем Остался вечной памятью об этом. Закидывайте невод! В глубине Коснитесь глубины, улов берите, Греху, вражде, насилию, войне Препятствия, пpeпятcтвия чините. Пусть чудо повторится, как тогда, Пусть будет так, как было: в летнем свете Звук голоса. Спокойная вода. Вершины гор. Ладья. Рыбачьи сети.

Эпоха

Эпоха отлетела в Лету, Былая музыка, прости! Теперь старинные заветы От печенегов не спасти. Пусть в мировом переполохе Нас рок неотвратимый мчит, Все ж, непокорная эпохе, Былая музыка звучит. И чуть на миг звезда надежды Над морем вспененным взойдёт, Вновь Арион свои одежды Просохнуть на скалу кладёт. И, позабыв землетрясенье И пламя гибели, опять Готов хвалу и песнопенье Рассвету новому слагать. Шумят в подполье карбонары: «Мы каждый день событий ждём», А Зевса щедрого динары К Данае сыплются дождём. Нет дела им до русской боли, А там, по-прежнему, страна Мечтает о «земле и воле», И верит призракам она. И только кое-где по снегу Кровавый след ведёт в тайгу, И ветер скифскую телегу Покачивает на бегу. Над Атлантидой погребённой И над Атлантикой с земли В полёт космически-взметённый Ракеты мечут корабли. Луна любимая, простая, «Подруга дней моих, луна», Я уношусь, я улетаю, И ты мне больше не видна. Луна, владычица влюблённых, Луна, старинная луна, Свети во тьме ночей бессонных «Сквозь раму тусклого окна!» Но огненным движеньем пишет Перст пламенеющий, как встарь: Ты — мене, текел, фарес — слышишь? — Ты осуждён на гибель, царь!» И небывалое крушенье Уже готово встать со дна. О, неужели нет спасенья, И вся земля осуждена?

«Я, пожалуй, даже не знаю…»

Я, пожалуй, даже не знаю С чем прийти к тебе? Время не то. Я теперь Монпарнас огибаю, Запахнув поплотнее пальто. Не сбылись обещанья свободы. Вечер близок и даль холодна. Розы, грёзы, закаты, восходы — Как обрывки какого-то сна.

1 января 1950 г.

Да, воистину, из ада Наша музыка распада, Разложенья, нищеты: Ничего любить не надо, Правды нет и красоты, Нет надежды и спасенья, Только гибель, только мщенье На пороге пустоты. О бессмыслице искусства, О безвыходности чувства, В сладкой музыке конца: «Слезы, грезы, розы, розам…» — Нет! Стоградусным морозом Вглубь до сердца прожжена Страшная моя страна. В кандалах, под ханским троном, Слухом, болью обостренным, Сердцем, горем просветленным, Чутко слушает она… Нет ответа. Ночь темна.

«Зимой в снеговом сугробе…»

Зимой в снеговом сугробе, Прижавшись к чугунным дверям, Две жизни скрестились — за обе Ответ Всевышнему дам. Как в марте и как в июле, Пятнадцатого января Все то же: свистящие пули, Сияющая заря, И на мостовой, без ответа, В бреду, в темноте, в снегу, — Смешенье мрака и света, Прощание на бегу, С грохотом бьющие в камень Осколки — вдоль мостовой, Северных звезд над нами Свет призрачно-голубой, И вот пароходам навстречу Летят берега и поля, Огни, как пасхальные свечи, Не русские тополя.

«— “Дано вам: чудное счастье…»

— «Дано вам: чудное счастье, Страны и города, Свобода. На равные части Разбил Я мои стада. Одних пасу я железным Жезлом, и буду пасти, А детям моим любезным Открою пути и пути Под разными небесами; Завидовать будут, ждать. В слезах, в темноте, часами О детях молится мать. Благословенья, проклятья, Любовь и ненависть там… Я дам вам пищу и платье, И труд и горести дам, Но Я окропил вас свободой, Я вывел вас на простор, Израиль новый, — исхода Неугасимый костер». …В темной комнате глуше, Долог и труден путь; Ночью проснешься: слушай, Прошлого не забудь.

«— «За что, такое нечестье?..»

— «За что, такое нечестье? Зачем Ты одних увел В прекрасные земли, за честью, Где ревет прежний орел? Где в сумрачном мире видений Вне времени воскрешена Былая Россия, где тени И славные имена? Где русское имя так вольно Разносится по берегам Темзы и Севы? Довольно, Что дал Ты, Невидящий, нам? Ты, жнущий незримый нивы, Что дал России, когда Степные стремил разливы В разрушенные города. Ты слал удар за ударом, Смертью дышал, свинцом, Белым вставал пожаром На западе пред концом. Ты был в огне Перекопа, Ты был под Варшавой — и вот Смятенье, голод, — потопа И ныне земля твоя ждет!»