Марко Пивень пообещал дать время и технику чуть позднее — и тут же увеличил количество репортажей с Подола, так, чтобы Филимону и вздохнуть было некогда. В текучке ежедневных хлопот скончалась последняя соучастница проекта — надежда.

Но жизнь, всё равно, была прекрасна.

На острове происходили грандиозные события: свадьбы, похороны, рождение детей, внуков. Особо важным этапом жизни был процесс получения украинского гражданства. Процесс это был сложный, он включал в себя экзамен по украинскому языку, а также по истории Украины. Кроме того, все мужчины до пятидесятилетнего возраста должны были доказать своё умение ездить верхом, владеть шашкой и стрелять без промаха, а женщины не старше восьмидесяти — овладеть мастерством качественного приготовления вареников.

Женщины справлялись с задачей легче: они с трудом разбирались во всех хитросплетениях и столкновениях украинского гетманства, но вареники перевешивали знание истинной роли Богдана Хмельницкого в заключении союза с Россией.

Мужчинам приходилось мучительно осваивать козацкие премудрости, и на этом поприще процветали школы верховой езды, фехтовальные клубы и стрелковые тиры. Для оплаты этих упражнений эмигрантам с легальным статусом государство выделяло специальные гранты, а уж нелегалам приходилось набивать шишки и синяки за свой счёт. Но получение гражданства компенсировало все перенесённые страдания: бесплатная медицина, пенсия, квартиры со сниженной стоимостью, талоны на питание — все эти кирпичики беззаботной старости лежали на вершине труднодоступной горы.

Подозревалось, что есть и другие способы обеспечить старость: украинские газеты регулярно помещали статьи о страшной американской мафии, пустившей глубокие корни в украинском чернозёме. Приводилось в пример количество ресторанов и магазинов, куда не зарастала «народная тропа», и журналисты задавали резонный, на первый взгляд, вопрос — зачем платить государственную помощь людям, которые на ужин в ресторане тратят месячное пособие.

Приёмом классической демагогии газетчики сводили вместе «ежа и ужа» и полученной в результате скрещивания колючей проволокой опутывали весь остров эмигрантов. Никто из журналистов не удосуживался провести элементарное социологическое исследование и убедиться в том, что если старики и приходили в рестораны, то по праздникам, которые устраивали их успешные дети, а в будний день они скрупулёзно вычитывали рекламы в магазине и выискивали куриные ножки не по тридцать девять, а по двадцать девять, либо — по тридцать девять, но с купоном в двадцать копеек на следующую покупку.

Но были и прецеденты.

Особо шумным было дело керосинщиков.

Умные люди обнаружили брешь в законодательстве суверенного государства и немедленно вставили в это отверстие свой алчный нос.

Филимону пришлось подробно освещать этот судебный процесс, и он, в целом осуждая нарушителей закона, пришёл в полный восторг от расторопности и сообразительности земляков.

— Представьте себе некую фирму «А», которая занимается поставками керосина для авиационных компаний, — важно излагал свою речь государственный обвинитель, — она должна платить налог на доход от проданного продукта в размере 42 %. Но некоторые лица находят в справочнике другую градацию уплаты налога — 23 %. Именно столько должны платить те, кто доставляет керосин в отдалённые районы страны, лишённые электричества. Представьте себе, — потрясал руками прокурор, — ещё в начале двадцать первого века в Украине были такие районы, и этот закон был принят в те трудные времена. Что делают обвиняемые? Они открывают массовую продажу керосинок, причём, при покупке керосинки за одну гривну, дарят покупателю купон на приобретение бутылки водки, а затем подписывают с этим человеком контракт на поставку керосина в течение года. Контракты прикладываются к финансовым отчётам, керосин продаётся частным владельцам самолётов, а сумма налогов, принадлежащих государству, кладётся в карман!

В этой части обвинительной речи в зале суда раздались аплодисменты и крики «браво», судья вынужден был удалить зрителей из зала, и финал процесса прошёл без излишнего ажиотажа, с частным определением в адрес контрольных органов, которые за пять лет не удосужились соотнести размер керосинки и количество сжигаемого в ней, в течение года, продукта горения. Обвиняемые вернули государству по одному жилому дому, уплатили по три миллиона штрафа и ушли на пять лет в тюрьму, оставив безутешным семьям по загородной вилле, действующему ресторану или магазину и скромные средства на счетах верных друзей для достойного пятилетнего ожидания свободы.

Зато теперь у каждого эмигранта в доме была керосиновая лампа.

Один из зрителей прислал такую лампу Филимону.

Однажды испытав старинное приспособление, Фил стал просто в обязательном порядке разжигать керосинку, усаживаясь по вечерам за работу.

Мерцал голубой экран компьютера, подрагивал жёлтый огонёк лампады и фразы складывались в абзацы.

Филя напрасно ожидал от школы больших неприятностей. Первых четыре года он успешно эксплуатировал свою блестящую память и неиссякаемую энергию, посему домашние уроки готовились в полчаса, и дальше можно было жить нормальной человеческой жизнью — гонять в футбол, играть в «буру» и в «очко» на крыше сарая или затянуться с пацанами сигареткой «Шипка», а то и «Примой»- у кого что курили родственники. Иногда, конечно, доставались экзотические экземпляры, — так, например, друг Сашка притащил болгарские сигареты с фильтром, а сам Филька выудил из дедова серебряного портсигара несколько душистых папирос с иностранным названием «Герцеговина Флор». Регулярно дед курил «Казбек», а эти папиросы хранил в портсигаре и выкуривал одну — две в День Победы, девятого мая.

Пока Верка училась в той же самой школе, Филе была гарантирована полная неприкосновенность со стороны великовозрастных хулиганов: сестра была тяжела на руку и скора на расправу с его обидчиками.

Но к пятому классу Фильке пришлось рассчитывать исключительно на свои силы: в шестнадцать лет сестра школу бросила и скоропалительно вышла замуж. Мужу её было семнадцать, они беспрестанно ревновали друг друга, ссорились и дрались, затем мужа забрали в армию, а Верка осталась жить с его родственниками и с прибавлением — хилым, тщедушным пацанёнком.

Что касается школьных занятий, то несмотря на свой удивительно маленький рост, Филя умудрялся через любое плечо «содрать» контрольную по языку; математику за него делал друг Сашка, а сочинения по литературе он с гордостью писал сам.

После первого же письменного опуса Клара Николаевна вызвала его в учительскую и со смехом и слезами умиления на глазах прочитала коллегам стихотворную поэму «Зелёный лагерь», которую Филя настрочил за сорок пять минут, отведённых на свободную тему «Как я провёл лето».