В коридоре громыхнула дверь, загрохотали быстрые шаги.

 - У тебя гости. Мне пора, - Существо шагнуло назад, растворяясь в полумраке, - увидимся...

 В мою комнату ворвались вооруженные люди.

 - Не двигаться!
– рявкнул один из них, наведя «Калашников» в лицо.
– Лег, сука! Медленно! Мордой в пол!

 Я послушно распластался, уткнувшись лицом в скользкий от крови линолеум.

 - О черт...
– тихо сказал кто-то из них.

 - Руки по швам! Не рыпаться!

 Омоновец рывком заломил мне руки за спину. Щелкнули стальные браслеты.

 - Встать!

 - Принимай пассажира! - твердая рука толкнула меня в спину, и я ввалился в вонючее брюхо камеры СИЗО.

 Зацепился ногой за порог, чуть не выронив из руки скатку из казенного матраца. За спиной лязгнула дверь. Четыре пары настороженных глаз блестели мне навстречу. Четыре несвежих мужика разного калибра изучали исподлобья.

 - Здорово!
– прогудел тот, чьи нары оказались ближе всех - на своей шконке он помещался с трудом.
– Откуда сам?

 Я молчал. Знал, что так здесь нельзя, но ничего не мог поделать. После того, как я увидел Ворона в последний раз, внутри что-то сломалось. Я больше не мог говорить. Да и смысла в этом не было.

 - Ты чо, глухой?
– занавеска на дальних нижних нарах откинулась. На меня смотрел пятый: мутно-голубые глаза на испаханном оспой лице. Седой.

 - Ща я с ним...
– подошел лысый, невысокий и верткий со сломанным носом и задышал в лицо кислятиной, - слы, барбос…

 - Чита, остынь, - прогудел большой, - пацан не в себе...

 - Ты, Гриша, мужик, - повернулся к нему вертлявый, - в дела блатных...

 - Ша, - негромко сказал Седой. В камере выключили звук.
– Гриня прав. Потом спросим.
– Он ткнул острым подбородком воздух, - там твоя шконяра будет.

 Я бросил матрац на жесткую, как сухарь, шконку и отвернулся к стенке, чувствуя спиной взгляды новых соседей.

 Мне было известно, что некоторые здесь не доживали до завтра.

 И мне было все равно.

 День тянулся за днем, такой же темный и голый, как и все, что переваривала в себе эта тюрьма. Сквозь старинную ржавчину солнце не пробивалось даже в солнечную погоду.

 Тараканы здесь тоже были непроницаемо черные. Такие громадные, что не помещались в спичечный коробок. Гриша Большой говорил, что в голодные времена они по ночам вылезают из своих нор и объедают мозоли.

 Главный назвал меня Немым, и погоняло быстро вошло в обиход. Меня не трогали. Только сверлил злыми глазками из странно знакомого мне лица Чита, да приходил поговорить Гриша - болтливости в нем было не меньше, чем килограммов. Арестантам он давно надоел, а мне было плевать.

 Хотя иногда послушать его было полезно для представления о здешних раскладах. От Грини я узнал, что Седой ждет этапа на севера, где будет мотать третий срок за вооруженный налет. Чите шили мокрое дело. Третий сиделец, тихий большой парень Савелий прибыл на нары из армии. Под Питером он расстрелял семью, которая пыталась пройти через вверенный ему под охрану участок.

 Сам Гриня сидел "ни за что".

 - На хате у нас беспредела нету, - Большой шумно прихлебывал чифир у меня под ухом, - по понятиям. Чита иногда пытается бузить, но Седой его строит. Хотя знаешь, - Гриша понижал голос, - тихие они тихие, а чуть что - пику тебе в спину сунут и не поморщатся. Блатные, одним словом..

 - Взять вот авторитетов, у которых все тело синее от татух. Они и на воле часто смотрящие по тому или иному территориальному субъекту. А молодые придурки на них херачат и бабло сдают. В итоге первые имеют ништяки и ссат в уши мелким дебилам и сочувствующим, что все это делается "для людей", для тех, кто находится в заключении. А в реале сюда гонится самая скверная «Прима», из какой только можно, самый сраный чай и хорошо если какие-то бульонные кубики. Короче, нормальный грев имеют единицы.

 Гриня оглядывался и продолжал:

 - Отдельное дело - особики. Это вообще крайне хищные люди, которые всеми покинуты. У них большие сроки. Их единственный интерес - поиметь понт с любого сокамерника, развести его, подвести к какому-то крайне хреновому определению, чтоб просто в итоге чел был зависим. Они хорошие психологи, имеют огромный опыт, сразу видят "сладких" людей, с кого можно тянуть. Таких я бы вообще просто отстрелял за двадцать четыре часа, всех до единого. Коба в свое время сделал примерно так.