Шрифт:
Наша батарея, как всегда, ехала в голове колонны, и вдруг — остановка.
— Впереди взорвана дорога, — сказал комбат.
Мимо нас проскочила открытая машина командира дивизии. Саперы, вышедшие навстречу, остановили машину и предупредили, что ехать дальше нельзя. Генерал вышел из машины, осмотрел завал, как обычно, пошутил с солдатами, потом опять сел в машину, которая стала разворачиваться.
Вдруг оглушительный взрыв встряхнул землю…
Когда осела пыль, все с ужасом увидели отброшенного к самому берегу Быстрицы мертвого генерала. Соскакивая с машин, все бросились к берегу, окружили тело генерала. Долго стояли молча, обнажив головы.
В этот день я впервые видела, как старые, закаленные гвардейцы плакали, словно дети, потерявшие своего отца…
Командование дивизии было передано уже полковнику Бочкову. Он был культурный, боевой офицер, человек большой храбрости. С ним мы и закончили войну. Но и до сих пор при встречах гвардейцы всегда вспоминают погибшего в Карпатах генерала Боброва.
Некоторые из нас уже после войны побывали на могиле Героя Советского Союза генерала Боброва в городе Черновицах и, возлагая цветы у его памятника, рассказывали молодым о легендарном герое и человеке прекрасной, большой души.
Осень властно входила в свои права, становилось все холоднее. Солнце показывалось редко, в лесу, устилая землю, кружились желтые листья, и часто на вершинах гор порошил снег с дождем.
Наша колонна опять остановилась перед новым препятствием — огромным завалом из толстых деревьев, беспорядочно набросанных на дороге.
Справа на горе затрещали сучья.
— Ну иди, иди, а то здесь уложу, — услышали мы угрожающий голос дивизионного разведчика старшины Немыкина.
На дорогу сошел ссутулившийся от страха огромный гитлеровец, за ним спрыгнул Немыкин.
— Вот, товарищ капитан, — обратился он к Фридману, — поймал фашиста за этой горой.
— Обыщите его, — приказал капитан.
Разведчик начал выворачивать карманы пленного. Тот исподлобья смотрел на бойцов, как бы стараясь угадать наши намерения. Перед нами на крыло машины было выложено несколько патронов от парабеллума, грязный носовой платок, пачка сигарет, зажигалка, кусочек сахару и, видно, недавно написанное, но неотправленное письмо.
Капитан разорвал конверт. Уже темнело, и он, с трудом разбирая строчки письма, стал переводить:
— «Дорогая сестра Эльза! — писал гитлеровский вояка. — Мы с небывалой быстротой отступаем, даже не всегда нам успевают выдать на остановках продукты на дорогу. Мы думали задержать русских на венгерской границе, укрепили горные перевалы, минировали леса, но все напрасно. Русские с ходу все это преодолели и идут за нами по пятам.
Сейчас, правда, приказано занять оборону — и ни шагу назад. Окапываемся, ставим пулеметы, минометы, но мне кажется, что все это ненадолго. У нас много мадьяр, а это народ ненадежный, они нас ненавидят, и с ними много не навоюешь, так и смотрят, как бы удрать к русским. Завтра будет сильный бой, — если останусь жив, напишу письмо.
Не волнуйся, дорогая Эльза. Наш генерал говорит, что скоро мы получим такое оружие, с которым сразу начнем побеждать. Тогда русские снова завернут в Россию, и мы до зимы займем Москву».
Услышав последние слова, все громко рассмеялись.
— Отведите его в дивизию, — сказал Фридман.
Нам было приказано к утру установить пушки за высокой горой.
— Через эту гору пушки придется тащить на руках, — сказал комбат Бородин. — Если немцы ночью не уйдут, завтра предстоит бой.
Через полчаса на склоне горы раздалась команда:
— Раз, два, взяли! Раз, два, взяли!
— Подставляй камни под колеса!
— Быстрей!
— Я и так быстро, разве моя вина, что гора крутая?
— Что гора — то гора, а тут еще вы медленно поворачиваетесь! — покрикивал на бойцов Денисенко.
И бойцы тащили орудие за орудием, преодолевая поросший колючим кустарником косогор. Только поздно ночью пушки были установлены и замаскированы в лощине между двух высоких лесистых гор, черневших на фоне неба. Выбившиеся из сил люди спали в своих окопах крепким сном, а я, укрывшись плащ-палаткой и засветив фонарик, читала письмо от Балатова.
«Уже летаю самостоятельно, — писал он. — Наверное, еще успею повоевать…»
Фонарик потух, и я, не дочитав письма, уснула.
Рассвет не предвещал ничего хорошего. Только мы успели наспех позавтракать, как услышали справа пулеметную трескотню.
— Гитлеровцы атакуют с фланга. Кончай перекур! — раздались голоса.
— Расчеты, по местам! — подала я команду и посмотрела на орудие, наводчиком которого был Осипчук — у него уже все было готово к бою. Он стоял у панорамы новенькой, недавно полученной пушки и белым носовым платком протирал стекла.