— На самом деле Рейвен из тех ребят, кто не рвется к сотрудничеству. Его уже однажды самым некрасивым образом оставили без Нобелевской. Но может быть, когда мы познакомимся и он посмотрит в твои честные глаза…

Он улыбнулся жене, а потом вдруг вспомнил:

— Послушай, мы разве не в отпуске?

— Да будет тебе, Адам, ты же жить не можешь без борьбы. Побалуй себя мечтой о новой победе.

Он рассмеялся. Она его видела насквозь. В последние дни он начинал маяться от безделья, и это — несмотря на лекции, которые он пренебрежительно называл «идеями из морозильника, размороженными по особому случаю». С того дня, как он познакомился с Максом Рудольфом — а было это бог весть когда, — Адам ни на миг не прекращал биться над проблемами, которые с виду казались неразрешимыми. И теперь ему недоставало здорового азарта борьбы.

На следующее утро Адам одолжил у Солка секретаршу и продиктовал пространное письмо Сэнди Рейвену с предложением поучаствовать в проекте, который, как он выразился, «лежит на стыке двух наших областей медицины». Адам надеялся, что ради такого случая Рейвен согласится умерить свой человеконенавистнический настрой, который стал уже притчей во языцех во всем научном мире.

По дороге в Австралию они сделали остановку на тропических островах Фиджи, из которых обитаемы были только треть. Находясь в Суве, столице этого маленького островного государства, Адам воспользовался достижениями цивилизации и позвонил дочери. Аня чуть не каждый день отправляла девочке хотя бы открытку, но вживую они общались первый раз со дня отъезда. После этого Куперсмиты сели на маленький двухмоторный самолет, который доставил их на крошечный остров, где было больше кокосовых орехов, чем людей.

Они прибыли измотанными и первый день отсыпались, бродили по берегу, — а затем снова отсыпались.

Первый инцидент Аня отнесла на счет переутомления.

Закат окрасил песок в розоватый оттенок. Они неторопливо возвращались к своему бунгало под крышей из пальмовых листьев, волны ласково лизали им ноги.

Неожиданно Адам бросил взгляд на часы и встрепенулся:

— Господи, чуть не забыл! В котором часу моя лекция?

Аня рассмеялась.

— Закажем по коктейлю, и прочтешь мне лекцию на любую тему, какая тебе больше понравится.

К ее удивлению, Адам не улыбался.

— Нет, серьезно, я забыл, какое мне назначили время. Ты, кажется, что-то говорила про пять тридцать? Надо поспешить! Еще и слайды забрать…

Что-то в его голосе заставило Аню содрогнуться. Было видно, что Адам не шутит, что он действительно встревожен.

— Дорогой, я тебе давно говорю: не надо так себя нагружать. С удовольствием тебе сообщаю, что свою последнюю лекцию ты прочел два дня назад в Мауи.

Его ответ заставил ее похолодеть. Глядя на нее глазами растерянного мальчика, Адам спросил:

— А мы сейчас разве не в Мауи?

— Нет, мой милый заработавшийся муж, мы на острове, который называется Мана, и на сегодняшний день у нас одна задача — как следует отдохнуть и набраться сил.

Адам снова принялся недоверчиво озираться по сторонам. Этот уходящий за горизонт пляж и колышущиеся на ветру пальмы… Неужели они не на Гавайях?

Вернув себе контроль над мыслительным процессом, он отшутился:

— Я просто проверяю, не сказалась ли на тебе разница во времени. И рад тебе сообщить: экзамен ты сдала.

Аня решила не придавать значения неожиданной рассеянности мужа, и вечер они провели за коктейлем из кокосового молока и рома, так что в конечном итоге географическое местонахождение перестало иметь какое-либо значение.

Спустя пять дней, отдохнувшие и загоревшие, они сели в самолет, который должен был доставить их в Австралию, которую планировалось с триумфом покорить.

Трудно было сказать, кто больше получал удовольствие от его лекций — сам Адам или медики университетов Перта, Аделаиды, Мельбурна, Сиднея или Брисбена, где он выступал. Помимо радости лично лицезреть столь прославленного ученого, немалое значение имела и манера Адама рассуждать на серьезнейшую тему «с листа», лишь изредка сверяясь со своими карточками.

Потом они вернулись в Сидней, чтобы несколько дней посвятить праздности и опере. К этому моменту оба уже начали чувствовать на себе издержки славы.

При своих огромных просторах — сравнимых с континентальной частью Штатов, — Австралия сохраняет менталитет провинциального городка. Где бы Адам ни выступал, его лекции не только на все лады превозносились в прессе, но, учитывая моральный аспект его открытий (а страданиям бездетных женщин сочувствовали все), за какие-то две недели он прославился на всю страну.

Адам получал приглашения на телепрограммы, о существовании которых в жизни не слыхивал, и в гости к совершенно незнакомым людям.

— Знаешь, Аня, — признался он как-то раз, когда они возвращались с затянувшегося банкета, — я себя считал самым честолюбивым человеком на свете. И теперь, когда заботу о нашем финансировании взяла на себя «Кларк-Альбертсон», мне бы полагалось купаться в лучах славы. Но я вдруг обнаружил, что терпеть не могу популярность. Меня раздражает, когда в каком-нибудь магазине мне кричат: