Он уставился на Мюриэл в ожидании ответа.

— Может быть, все-таки позволите доктору да Каста присутствовать при нашем разговоре?

Измученная и морально, и физически, Мюриэл все же уловила, что этот напыщенный индюк, единственный специалист, на чью помощь она могла сейчас рассчитывать, не успокоится, пока Изабель не пойдет с ними.

— Ну, хорошо, — вздохнула она.

Они прошли в просторный кабинет, стены которого украшали почетные дипломы на разных языках. Впечатление было такое, будто Авилов числится чуть не во всех академиях мира.

— Пожалуйста, дамы, присаживайтесь. — Галантным жестом он указал на диван, а сам сел за добротный массивный стол. В центре красовалась цветная фотография его светловолосой жены и троих детей, все — с улыбками, как на рекламе зубной пасты.

Авилов проследил за взглядом гостей и начал:

— Итак…

Ни одной из посетительниц и в голову не пришло, какой зловещий смысл таит в себе это короткое слово.

И светило начало свою лекцию, в которой чаще всего звучали слова: «как вам уже, конечно, известно».

— Как вам уже, конечно, известно, болезнь Гентингтона относится к числу наиболее тяжелых. Ни лечения, ни выздоровления, ни надежды. Ничего. До недавнего времени мы даже не знали, какой ген в организме человека в ней повинен.

С Мюриэл он говорил снисходительным тоном.

— Все это наверняка хорошо знакомо вашей дочери. Но если требуются какие-то пояснения, не стесняйтесь, спрашивайте.

— Пожалуйста, продолжайте, — смиренно попросила Мюриэл.

— Работа, которую в этой самой лаборатории провел мой прославленный коллега, профессор Гузелла, показала, что ген, ответственный за хорею Гентингтона, находится на четвертой хромосоме. Впервые в истории были применены маркеры для картирования конкретного гена. После столь многообещающего начала мы образовали целый коллектив специально для работы над этой проблемой. В него, кстати, вошли и коллеги доктора да Коста по технологическому институту. После упорных поисков мы выявили ген Гентингтона. Тут и мне посчастливилось сыграть свою роль. До этого момента я оставался в тени, а сейчас мне удалось довольно быстро клонировать преступный ген и путем использования рекомбинантной ДНК синтезировать протеин, который восстанавливает нормальную структуру четвертой хромосомы. Во всяком случае, в лабораторных условиях.

Он закончил свою обращенную к человечеству тираду и повернулся к Мюриэл.

— Полагаю, милая дама, именно это привело вас сюда.

— Совершенно верно, профессор, — как можно почтительнее произнесла Мюриэл, чувствуя, что путь к сердцу этого человека лежит через его тщеславие.

Авилов подпер подбородок рукой, изрек очередное: «Ну-с…» — и погрузился в размышления. Вскоре он опять заговорил:

— Вы, конечно, понимаете, миссис Циммер, что вы не первая, кто обращается ко мне с подобной просьбой. Болезнь Гентингтона — страшное заболевание, и я всем сердцем сочувствую несчастным, чьи страдания, возможно, я когда-нибудь смогу облегчить. Но представьте себе всю нелепость ситуации: я, бывший советский гражданин, и по эту сторону океана оказался заложником бюрократической волокиты. Прискорбно, но это так. Я не сомневаюсь, что мой реструктурированный ген так же хорошо себя проявит в человеческом организме, как в мышином. Но до сих пор все наши призывы к чиновникам, в чьей власти принять решение, оканчивались ничем.

Мюриэл уронила голову.

— И тем не менее, — неожиданно оживился Авилов, — в данном случае я вижу одно удачное стечение обстоятельств.

— Какое же, профессор? — наконец нарушила молчание Изабель.

Русский неожиданно ткнул в нее пальцем и произнес одно слово:

— Вы.

— Не понимаю, — удивилась Изабель.

— Вы, доктор да Коста, вероятно, не вполне осознаете собственное значение. Но в мире вас считают научным гигантом, а в США — национальной героиней. Я говорю об этом с гордостью, ибо причисляю к гражданам этой страны и себя. Если бы в Вашингтоне знали, что вы дочь Эдмундо Циммера, думаю, вопрос о выдаче разрешения рассматривался бы иначе. Так сказать, под новым углом зрения.

Мюриэл разрыдалась. Изабель обняла мать, а сама продолжала беседу:

— Но ведь это абсурд, профессор Авилов. Каким образом вопрос о его жизни или смерти можно увязывать со мной?

Мюриэл зарыдала в голос.

— Доктор да Коста, вы, конечно, знаете о генетическом аспекте этого заболевания? — произнес Авилов, поучительно воздев палец.

— Если честно, то нет.

— Что ж, тогда я вас вкратце просвещу. Болезнь Гентингтона имеет наследственный характер и передается по аутосомно-доминантному типу. Вероятность унаследовать заболевание — пятьдесят процентов. Окажись ученый вашего уровня в такой опасности, я уверен, нам бы дали зеленый свет для ускорения испытаний. То есть — для лечения вашего отца.

— Господи! — прошептала Изабель и повернулась к матери: — А Доротея и Франциско знают?

Та кивнула.

— Они оба проверились. Я их пыталась отговорить. У Франциско все в порядке, а вот Доротея теперь живет под дамокловым мечом.

— Ужас какой! — ахнула Изабель.

Авилов мысленно торжествовал: судьба сама привела к нему в кабинет двойную удачу — не только верный способ ускорить бюрократическое оформление испытаний, но и знаменитую на весь мир пациентку, чье имя прославит и его.

— Доктор да Коста, если наша методика получит одобрение, вы поможете не только своему отчиму и сводной сестре, но и бесчисленным несчастным, которых, возможно, удастся спасти.

Изабель схватила мать за плечи.

— Мам! — с жаром воскликнула она. — Я готова на это пойти. Иначе Эдмундо не спасти.

Тут Мюриэл взволнованно сжала руки дочери.

— Изабель, ты должна кое-что знать, — сказала она. — Это касается тебя настолько непосредственно, что ты себе даже не представляешь.