„Проздомъ въ Берлинъ, я пробыла нсколько дней въ Лейпциг и могу сообщить теб нсколько интересныхъ новостей о надворномъ совтник и профессор Брукъ. Этотъ человкъ неимоврно счастливъ, онъ съумлъ завоевать себ не только знаменитость и всеобщее обожаніе, но и сердце одной прекрасной графини. Меня даже увряли, будто онъ уже тайно обрученъ съ своей прелестною паціенткою, которую смлой операціей спасъ отъ врной смерти. Говорятъ, что родители графини дали полное согласіе на этотъ бракъ, а блаженная тетушка Діаконусъ давно уже благословила своего дорогаго племянника. Я видла ее въ театр, она сидла рядомъ съ обрученными съ мирнымъ, добродтельнымъ выраженіемъ лица и, какъ мн показалось, въ нитяныхъ перчаткахъ. Его невста очень хороша, хотя похожа на размалеванную куклу, а онъ? Скажу теб по секрету, бабушка, я искусала себ губы въ кровь отъ злости и досады, смотря на этого баловня счастія, на этотъ предметъ всеобщаго обожанія. Надо было видть съ какимъ спокойствіемъ и самоувренностью онъ стоялъ за стуломъ своей избранной графини, точно онъ и не иметъ понятія о слабости характера, безсовстный!

Передай Кети прилагаемую записку“.

На стол, между бумагами, дйствительно лежала запечатанная записка, съ адрессомъ: – „Кети Мангольдъ.“ Передъ глазами молодой двушки кружились желтыя пятна и узенькій лоскутокъ бумаги дрожалъ въ ея сжатыхъ пальцахъ. Посланіе состояло всего изъ нсколькихъ словъ:

„Потрудись, пожалуйста, передать ввренное теб кольцо графин Витте, или, пожалуй, можешь бросить его въ рку, туда-же, гд лежитъ другое. Флора“.

Прочитавъ эти строчки, Кети успокоилась, машинально разгладила записку и положила ее къ письму. Не графиня-ли Витте та гостья, для которой приготовляютъ комнату въ докторскомъ дом? Она энергично покачала красивою головкою, задумчивые каріе глаза заблестли лихорадочнымъ огнемъ и руки судорожно сжали тяжело дышавшую грудь. Была ли она достойна еще разъ взглянуть ему въ глаза, если-бы хоть на одну минуту усомнилась въ его честности? Вдь онъ сказалъ: „къ Святой я буду здсь.“ И наврно прідетъ, и хотя бы самые краснорчивые люди увряли ее въ противномъ, она не поврила-бы этому, сердце говорило ей, что она любима, и что онъ сдержитъ свое общаніе.

Радость и счастіе наполнили ея измученную душу, она живо подбжала къ угловому окну, что-бы хоть украдкой посмотрть на милый, дорогой домикъ, и что-же? Надъ верхушками деревьевъ разввался яркій, пестрый флагъ. Неужели гости уже пріхали? Не поспшить ли туда, что-бы обнять и прижать къ сердцу тетушку Діаконусъ? Нтъ, въ такомъ взволнованномъ состояніи никому нельзя было показаться на глаза; нужно было прежде согнать съ лица предательскій румянецъ и успокоить сильно бьющееся сердце, а иначе пришлось-бы, пожалуй, потерять расположеніе доброй старушки.

Кети снова подошла къ письменному столу; передъ нею лежала раскрытая счетная книга и шесть дловыхъ писемъ, на которыя нужно было отвтить какъ можно скоре, а внизу, на двор послышался лай собакъ и скрипъ колесъ мельничной повозки, до верху нагруженной тяжелыми мшками; во всемъ этомъ было довольно прозы и суровой дйствительности.

Кети невольно оглянулась, – все спокойно стояло на своихъ прежнихъ мстахъ; на старыхъ стнахъ по прежнему висли лубочныя картинки, на диван все также высоко громоздились пуховыя подушки, а въ простнк между окнами, съ одинаковою чопорностью висли старинные часы, еле-еле шевеля тоненькимъ маятникомъ за потускнвшимъ стекломъ.

Нсколько успокоившись, она взяла листъ бумаги и написала: „Господину Шиллингу и К°, въ Гамбургъ“.

Но, Боже мой! какія это были каракули, вдь никто не въ состояніи этого прочесть! Отчаяніе овладло молодою двушкою, она быстро провела рукою по пылающему лбу, такъ что каштановые локоны разлетлись по сторонамъ, обнаруживая узенькій, красный рубецъ надъ правою бровью.

Такимъ образомъ просидла она нсколько минутъ неподвижно, закрывъ глаза руками, какъ вдругъ легкій втерокъ обдалъ ея разгоряченное лицо; Кети подняла голову и не врила своимъ глазамъ – тамъ, на верхней ступеньк лстницы стоялъ онъ, улыбаясь и сіяя непритворною радостью свиданія.

„Брукъ!“ – Я такъ и думала, – воскликнула она съ восторгомъ и бросивъ перо, побжала къ нему навстрчу… Минуту спустя она лежала уже на его груди.

Въ сняхъ въ эту минуту показалась Сусанна и остановилась въ недоумніи, что-же это значитъ? Дверь была настежъ отворена, тогда какъ въ комнатахъ было далеко не жарко и при страшной дороговизн дровъ, нужно было каждый день топить печи. А когда, подойдя къ двери, она увидла доктора Брука, крпко держащаго въ объятіяхъ ея молодую госпожу, кровь бросилась въ голову доброй старушк, и на лбу показались крупныя капли пота. Боже мой! да вдь они не были женихомъ и невстою!

Осторожно подкралась она ближе, что-бы притворить дверь; но Кети замтила ее и внезапно покраснвъ, всми силами старалась высвободиться изъ рукъ Брука.

Докторъ засмялся непритворнымъ, веселымъ смхомъ и еще крпче прижалъ молодую двушку къ своему сердцу.

– Ты хотя и добровольно пришла ко мн, дорогая Кети, но я все еще не совсмъ довряю теб, – сказалъ онъ.

– Я не такъ глупъ, чтобъ дать теб время, снова превратиться въ сестру. Входите безъ церемоніи, дорогая Сусанна! – крикнулъ онъ, замтивъ присутствіе старой ключницы. – Я не могу возвратить ей свободы, прежде чмъ вы не подтвердите, что видите передъ собою мою невсту.

Сусанна отерла навернувшуюся слезу и поздравила свою барышню, потомъ она поспшила въ кухню, что-бы подлиться новостью со вдовою мельника Франца и вмст съ нею постовать надъ тмъ, что настаетъ конецъ хорошей жизни на мельниц.

Брукъ подошелъ къ письменному столу и торжественно захлопнулъ счетную книгу.

– Завтра Святая, – сказалъ онъ, – а потому карьера прекрасной мельничихи кончена. Съ какимъ нетерпніемъ я ждалъ окончанія срока, который самъ долженъ былъ назначить себ, что-бы не навсегда лишиться моего дорогаго сокровища. Ты не испытала терзаній, когда человкъ живетъ въ неизвстности и ежеминутно дрожитъ за счастіе всей своей жизни. Моимъ единственнымъ утшеніемъ были твои письма къ ттушк. Какъ сдержанны, какъ холодны были твои короткія посланія, а между тмъ я все таки читалъ въ нихъ твою тайную любовь ко мн! – Онъ схватилъ ея руку и притянулъ ее къ себ.