Русская поэзия Китая: Антология
вернуться

Колосова Марианна
Шрифт:

ОТТЕПЕЛЬ

Дыханье далекое Гоби с монгольских струится песков. Нависшие серые хлопья тяжелых парных облаков. Как парус натянутый, ветер — трепещущий и буревой. И тонок, и строен, и светел рог месяца над синевой. Какая весенняя милость! Как вечер прекрасен и росл! Душа, охмелев, притаилась. Снег падает. Будет мороз. Но эти минуты до стужи — родны, и грустны, и близки, как думы деревьев, как души, как в девственном лубе — ростки. Когда-нибудь пышно развесят деревья плоды, веселясь… Свети надо мной, полумесяц! — далекая с предками связь!.. Февраль 1935

В ФРУКТОВОЙ ЛАВЧОНКЕ

Мы будем пить пиво в китайской лавчонке, где фрукты и гвозди лежат меж сластей. Смотри, как красиво у острова джонки слепились, как грозди, в ажуре сетей!.. Рыбацкая воля, купцовая леность, буддийская вечность и желтый закат. И нежные зори. Кристальность. Нетленность. Нирвана. Беспечность. Нефрит и агат. Но пенится пиво из западных бочек — студенческих игр и веселья завет. Мы пьем торопливо. Рот жаждет и хочет — на час ли, на миг ли — вернуть, чего нет: шумливые годы, звенящее время, поющую юность не пьяненький джаз… — Ты снова про годы, про время и бремя? За старую… юность? А я — за сейчас! 1938

ХАНЬЧЖОУ

Как пчелы и осы, звенели, жужжали и скрипки, и лютни, и ярко в цветах утопало, вздыхая в дремоте, Ханьчжоу. И жизнь, что пред этим казалась оскаленных скал бесприютней, цвела, распускаясь нарядно, и пышно, и сказочно ново. И в зеркале вод отражались священные древние храмы. Но вдруг отраженья скривились, в ребристые сморщились складки, как будто под пламенным солнцем нахмурились древние ламы да так и остались в морщинах… И несся мучительно сладкий томительный запах курений от гнувшихся к водам глициний, и ветра бесплотные руки меня заносили в нирвану. И был только он, только купол, мечтательно плавный и синий, укрывший отверстого сердца еще не зажившую рану, и был только он — только отдых. И сон, и полет в беспредельность, и скрипки, и лютни, и цитры, и радостный крик окарины, и дрожь трепетавшего гонга, и млечность, и вечность, и цельность, и — облачный ладан, и звезды, и — путь в поднебесье орлиный. 14 февраля 1939

ТАИСИЯ БАЖЕНОВА

СТОРОЖИХА

Сел на рельсы, вытянувши ноги. Дать тебе бы хлеба с огурцом, Стал бы ты бродягою с дороги — Дезертиром, пьяным босяком! Я — на свист, разгульною бабенкой На закате ветреного дня Пробиралась бы в траве сторонкой, Бусами и песнею звеня. Поцелую, обовью косою, Чтобы кровь пожаром залила, — Любо станет с бабой молодою, Что от мужа к босяку пришла. Муж — в очках и в новеньких сапожках Будет в праздник книжицу читать. Выйдет и покличет из сторожки, А потом отправится искать… С кузнецами мы в траве высокой. Притаившись, пугано замрем. Муж покличет и пройдет далеко, И очки блеснут на нас огнем. А потом вернется хмурый-хмурый, Рыжий ус со злобой теребя, Сядет на завалинку, где куры, Будет ждать, цигарку закуря… А когда падут на травы росы, Загорятся звезды в небесах, Я вернусь хмельной и безголосой, С пылью и соломой в волосах. Оттаскает за волосы — снова Убегу назавтра же в закат, — Где пасутся и мычат коровы, А на рельсах ждет меня солдат!

РУССКАЯ СТАРУШКА

Только у русской старушки такое В талию старенькое пальтецо. Шляпа немодного давно покроя, Ненарумянено совсем лицо. Сядет в трамвай, посмотрит на лица, Отведет смущенно взгляд на окно. Я спрошу о здоровье — вся оживится, Как будто ждала вопроса давно. Подъедем к фабрике — бежит в волненьи: — Знаете, все-таки б не опоздать! Приходит и ждет, опять с нетерпеньем Смотрит на часики: скоро ли пять? Солнце и душно. Гудят трамваи, А женщины тихо и молча шьют. — У нас ведь в России, и там, в Китае, Сейчас морозы, не то что тут!.. Пришивает кружево к платьям детским, В фуфайке, согнувшись, в очках, у окна… — А дома, — шепчет, — больна невестка, Опять без меня в постели одна… — Бабушка, вам бы в теплую горенку С тихой лампадкой да нянчить внучат!.. — Знаю, что были бы… Да умер сын Боренька, В Сибири убит он как белый солдат.

НЕПОГОДА

Серый залив. Ветер, прибой. Ярость сирены на маяке. Стелется низко туман над водой. Чайки, нахохлясь, сидят на песке. Белая шлюпка, и парус белый Гнется под ветром — не хочет свернуть Кто-то, спортсмен или просто смелый, Любящий бурю и дерзкий путь. Холодно белым продрогшим чайкам — Больше не носятся над водой. Словно цветами, покрыта лужайка Белыми стайками — одна к одной. Маленький краб уползает от палки… Милый, не бойся, ведь я не страшна; Ты на земле только славный и жалкий, Ты здесь один, и я здесь — одна.

ЯПОНИЯ

В старой гостинице скрипят половицы, А под окном — олеандры в цвету. Белый хибачи соседки дымится… Завтра я буду уже в порту. Мне из окна видны крыши кумирен, Сосен зеленых плоская тень. Так вот проходит, созвучно-мирен, Этот японский осенний день. С улицы слышен звук самисена, В грустной мелодии слезы дрожат… Пусть даже слышат старые стены — Мне не вернуться уже назад… Я уезжала веселой, весенней. Завтра, быть может, на вашем столе Розы увянут — мой дар последний, И уж другая станет милей. Можно ли сердцу сильнее сжаться В горечи дум, слез и любви?.. Кто теперь нежно согреет пальцы Похолодевшие мои?

КИРИЛЛ БАТУРИН

НЁ-Н [32]

Ранней весной цветет вишня, Голубой далью — неба край; В простые четверостишья Нежность собрал Китай. Лепестки легли на лике, Черен в узком разрезе глаз. Разве скажешь — губы дики. Не целованные не раз. Чарует изгибом тела, Точеностью линии рук — Чудеснейшая новелла, Изысканная, как бамбук. И мурлыкающей песней Баюкает тихие дни, Чтоб стала душа небесней, Ласковой; «Во ай ни» [33] . 1930 Шанхай

32

Нё-н — девушка.

33

Во ай ни — я люблю тебя.