Мы с Холой регулярно репетировали этот тест во время дрессировки в парке. Когда мне случалось жать кому-то руку (владельцу другой собаки), она сидела рядом, как маленький Будда.

Судья ненадолго ушла и вернулась, неся на руках крохотную ши-тцу Молли — пять килограммов чистых проблем. Длинная белая шерсть на макушке Молли была стянута большим розовым бантом. Хола обожала таких собачек.

Судья бережно поставила Молли на пол слева от себя, выпрямилась и сказала:

— О’кей, а теперь идем навстречу друг другу.

Я видел, как в глазах Плохой собаки, шаг за шагом подавляющей Холу, разгорается красный огонь. Мы медленно приближались к существу, запаха которого она не знала. Я слишком поздно вспомнил, что Хола спокойно реагирует только на знакомых псов. Каждая собака, с которой она раньше невстречалась, удостаивалась как минимум прыжка.

Когда до судьи оставалось всего ничего, она сказала:

— Теперь подойдите ко мне и прикажите собаке сесть. Затем я пожму вам руку. Готовы?

«Нет, по, nein», — подумал я, кивая.

— Начали.

Мы сблизились. Я скомандовал: «Сидеть!» Хола села. Я повернулся к судье, и…

Черно-бело-рыжая стрела с визгом пронеслась мимо меня, чудом не сбив с ног судью — та еле удержала равновесие. Затем Хола молниеносно метнулась влево-вправо-влево, ткнулась носом в ши-тцу и приветственно занесла над ней полусогнутую лапу с растопыренными когтями… Все описанное уместилось между двумя ударами сердца, так что я даже не сообразил отступить и потянуть собаку за поводок. Стоя в оцепенении, я выкрикивал:

— Хола, нет! Фу! Стоп! Ждать! — все односложные команды, которые только приходили мне в голову.

Когда я смотал поводок, судья сочувственно улыбнулась и сказала:

— Давайте попробуем еще раз. Кажется, ваша собака немного перенервничала.

Вообще-то это страшный секрет, но АКС позволяет собаке пересдать один из тестов в случае провала. Так что судья могла на законных основаниях отправить нас в другой конец ринга и дать еще один шанс. Чего она не могла сделать — так это дать мне уверенность в том, что во второй раз все получится.

Хола провалится.

Я не мог представить Холу спокойно сидящей, если у нее перед носом маячит славная незнакомая собачка, с которой непременно нужно поздороваться. Нет, это нереально…

В глубине души я ощущал подступающее отчаяние, как человек, который пешком прошел всю Америку, чтобы обнаружить Калифорнию в руинах.

Но Холе, как обычно, было наплевать на мои переживания.

Встав на этот раз подальше от судьи и ее коварной ши-тцу, я скомандовал:

— Хола, сидеть.

Я смотрел в глаза своей собаки, снова и снова повторяя: «Хола, сидеть, хорошо, сидеть, ждать, хорошо». Набор простых успокоительных команд, которые не выражали ничего, кроме просьбы посидеть спокойно, пока я рассекаю ладонью воздух, касаюсь пальцев судьи, встряхиваю рукой…

При звуке заветного «О’кей» я чуть не бросился бежать, уводя Холу от ши-тцу так быстро, как только возможно.

Хола выгнула шею, бросив на меня задумчивый взгляд. Я наконец-то расслабил плечи и взглянул на свои руки: оказывается, я так крепко сжимал поводок, что костяшки пальцев побелели.

Судья указала на женщину в голубом пиджаке, которая сидела на складном стуле возле огнетушителя.

— Мы попросим вас удалиться на три минуты, — сказала она. — Отдайте поводок Мерил и выйдите через эту дверь. Я позову вас, когда…

— А как же девятый тест? — озадачился я. — Раздражители?

— Вы его уже сдали.

— Когда?

В девятом пункте проверялась реакция собаки на раздражающие предметы, такие как костыли или детские и инвалидные коляски.

— Когда вы проходили через толпу. Вы разве не помните? Там было множество раздражителей.

— А-а…

Подумать только, я был настолько поглощен Холой, что ничего не заметил.

Я подошел к женщине в пиджаке и, как предписывали правила, спросил:

— Вы не могли бы присмотреть за моей собакой?

— Да, конечно.

— Я скоро вернусь.

— Минуты через три, наверное?

Весь мир — театр.

Как быстро мы добрались до десятого пункта — нашего ночного кошмара, нашего Ватерлоо: « Контролируемое разделение».